Француженки не заедают слезы шоколадом - Лора Флоранд

– Люк не мог участвовать, – внезапно едва слышно сказал он.

Ее брови поползли вверх.

– Он был очень занят. Кроме того, слишком знаменит. Слишком хорош. Ему и двадцати не исполнилось, а он уже был победителем юношеских мировых кондитерских соревнований. Потом ему предстояли состязания среди взрослых, но, прежде чем у него нашлось время хотя бы подумать о MOF, его уже стали считать божеством. Он мог бы судить работы других. Впрочем, в прошлом году его об этом и просили. Однако божество не может предстать перед судом равных себе. Конечно, он получил бы MOF, если бы попробовал, это же всем ясно. Но он не может участвовать в конкурсе ради чьего-то одобрения. Просто не может. Узнаешь его чуть получше, поймешь почему. А я мог участвовать. Вроде как… ну, не знаю…

– Его рыцарь? – предложила она. – Первый рыцарь короля?

Его скулы порозовели.

– Sarabelle, иногда у тебя возникают весьма странные представления обо мне.

– Паладин?[105] – продолжала она. – Принц?

Патрик смутился, и его румянец стал темнее.

– Sarabelle!

– Так вот почему ты не носишь воротник. – Она провела рукой по его шее там, где должен находиться сверхредкий, сверхгордый знак почета. – Потому что если у тебя он есть и ты его носишь, а Люк не может, то он посчитает себя выставленным в неприглядном свете. Но если у тебя есть воротник MOF и ты игнорируешь его, то получается, что он не так уж и важен, да и звание ничего не значит, по сравнению с тем, что делает шеф-повар.

Патрик молча смотрел на Сару и казался уязвимым. Было видно, что он чувствует себя неловко. Он попытался небрежно пожать плечами, но движение получилось всего лишь забавным.

– Ты становишься все замечательнее, – сказала она с легким оттенком изумления. О боже. Ее рука легла на левую сторону его груди. – Что еще ты скрываешь там?

– Сара.

В его голосе, стесненном до мучения послышался протест.

Она нагнулась и поцеловала Патрика. Впервые поцелуй начала она. У нее даже не было внезапной вспышки уверенности, что она заслуживает Патрика. Просто она ничего не могла с собой поделать. Он был таким особенным для нее.

У него перехватило дыхание. Его губы мгновенно поддались поцелую, приняли форму ее губ и ответили, а ладони скользнули вверх по ее телу и охватили голову. Когда Сара выпрямилась, то заметила, как блестят его глаза.

– Сара, останься, – попросил он. – Позволь мне приготовить тебе ужин. Проведи со мной ночь. Выдержи еще немного общения со мной.

– Дело не в тебе, это…

Она только пожала плечами. Слов не нашлось. Ей всегда нужно было время в ее собственном личном пространстве, где она могла бродить босиком в старой пижаме и просто быть самой собой. И не испытывать ни ошеломления, ни потрясения.

– Знаешь, что тебе надо? – Патрик поцеловал ее ладони. – Пойди, прими долгую-долгую ванну. Используй те штучки, которые я приготовил тебе. – В его голосе слышалось озорство. – И запри дверь. – Он засмеялся и опять поцеловал ее ладонь. – Нет, правда. Запри дверь. Обещаю, что еще по крайней мере двенадцать часов не буду заставлять тебя кончить. – Тут его взгляд стал совершенно невинным. – Я не хочу вторгаться в твое пространство.

Вот как! Она уже и сама не знала, хочет ли такого пространства.

Он снова засмеялся, еще раз поцеловал ее и поднялся.

– Сиди в ванне столько, сколько захочешь. А я… Я схожу за продуктами для ужина.

Патрик вздрогнул и начал просыпаться, ощущая холод. Его рука автоматически метнулась вбок и попала на пустое место в постели рядом с ним. Постепенно приходило осознание тихих звуков – Сара, перемещаясь по квартире, старалась не шуметь.

Остатки тепла ее тела еще оставались на простыне, и он прижал руку к неостывшему месту. Выброс адреналина сменился шоком разочарования. Не открывая глаз, он попытался привести в порядок мысли, подавив первую – что Сара, крадучись, пытается выбраться из его квартиры, играя с ним в какую-то жестокую игру, потому что он признался в том, что хотел, чтобы она осталась. Нет. Кто угодно, только не Сара. Она бы так никогда не поступила. И будет полезно, черт побери, если он никогда больше не даст ходу подобным инстинктивным предположениям.

Нет, ей просто нужно пространство. Так отчаянно необходимо, что она готова выйти на холод в четыре утра. А ему так не хочется заставлять себя выходить в замороженный Париж, чтобы проводить Сару домой. Патрик тяжело вздохнул, собирая всю энергию, чтобы заставить себя вылезти из постели и, возможно, даже выйти с Сарой на улицу, не пытаясь уговаривать ее остаться. И если у него получится преодолеть свои нежелания…

Сара стремглав скользнула под одеяло и, дрожа всем телом, прижалась к Патрику. Ее влажные руки легли ему на грудь, и на него повеяло ароматом мыла. Он ощутил ее голые ноги под краем футболки и понял, что она всего лишь была в ванной.

И у нее не было ни малейшего желания уйти от него.

Все его мышцы сразу расслабились, и он испытал блаженство. Двигаясь тяжело, как во сне, он перекатился на бок и обнял Сару, чтобы ей стало тепло и прекратилась дрожь.

«Видишь, Сара? Вот еще кое-что хорошее в том, чтобы у нас было общее пространство – все мое тепло будет ждать тебя, когда ты ночью заберешься обратно в постель».

Его окатила волна наслаждения, когда Сара прижалась сильнее и поцеловала его грудь. Поцелуй пронзил его насквозь, и он почувствовал себя бабочкой, насаженной на булавку. «Сара, мне кажется, ты могла бы полюбить меня».

Внезапно ему стало трудно дышать. Он смотрел на ее уткнувшуюся в него голову, такую черную на фоне его кожи. На ее тело, казавшееся совсем маленьким, но на самом деле очень сильное. Искреннее. Взаправдашнее.

Что, если она уже любит его? Красота этого предположения не тускнела от повторения. Он испытывал боль, будто получил удар волшебным ножом, сделанным из звездного света.

Спокойная, сдержанная и сосредоточенная, она смотрела на него. Под взглядом ее черных глаз все его щиты и доспехи превращались в клочки легкой прозрачной ткани, и Сара могла видеть его насквозь и все равно любить его. Он же, в этих своих рваных лохмотьях, чувствовал себя ужасающе – не был способен скрывать надежду, которая хотела со взрывом вырваться из него и показать себя в чудесном танце.