Ящер-2 - Эрик Гарсия

Бланш продолжила:

— Думаю, ты полагаешь, что мог бы победить меня в состязании по бегу.

Раптор махнул рукой в воздухе, словно отмахивался.

— Ты же бронтозавр, — заметил он вежливо, ему было неудобно напоминать ей, что бронтозавры не могут развивать такую же скорость, как рапторы.

— И что? Разве все мы не братья и сестры?

— Да, но… я — раптор, — ответа не последовало, поэтому он уточнил: — Мы просто… бегаем быстрее.

Через минуту вызов был принят и намечена импровизированная беговая дорожка. Участники соревнования, Бланш и юный девственник, заняли свои места. Наша инструкторша была хладнокровна и уверена в себе, она даже не потрудилась принять стартовую позу с тремя опорными точками, а раптор весь напрягся, его конечности дрожали, готовые рвануть, как только раздастся команда. Его тело напоминало сжатую пружину, готовую резко распрямиться, а наша тренер была как ненатянутая резинка, свободно болтающаяся на крюке. По-видимому, сегодня ученик затмит учителя.

— По дороге, вокруг вон того дерева и обратно, — сказала бронтозавриха, отмерив добрых сто метров.

— И все? — теперь раптор уже обнаглел.

— Все еще думаешь, что обгонишь меня?

Времени отвечать не было. Самка компсогната, которую назначили отдавать команду «на старт», выступила вперед. Ее запах, смесь чайной розы и брызг океана, был удивительно приятен, учитывая, что она — компсогнат.

Она начала отсчет:

— Раз… два…

А затем издала пронзительный вопль, который был сигналом к началу соревнования.

К тому времени как раптор покинул линию старта, Бланш успела пробежать по полю уже тридцать метров. Она смотрелась как неясное пятно, поднимающее облака пыли. Трудно сказать наверняка, но мне кажется, что она бежала на всех четырех лапах, конечности мелькали так быстро, что я не уверен, так ли это.

Когда самоуверенный раптор преодолел четверть дистанции до дерева, Бланш уже обогнула его и понеслась обратно.

А когда он шмякнулся в грязь, запнувшись о камень, оказавшийся точно на пути его следования, Бланш финишировала, уселась на пенек поблизости, скрестила руки на груди и стала ждать унизительного, но неизбежного финиша соперника.

— А теперь, — сказала она, когда мы окружили юного раптора, всосавшего в себя весь имеющийся в атмосфере кислород, — кто-нибудь желает научиться бегать?

Сначала не было ничего нового, просто заурядный бег, так что рекорды меня в ближайшем времени не ждут, а те гадрозавры, которые каждый год побеждали в Бостонском марафоне, вообще могут не беспокоиться. Нас учили, как правильно работать ногами, ступнями, какое положение тела нужно принимать во время бега. Возможно, пару раз хвост помешал, но все-таки бег — это и есть бег, и мы занимались им всю жизнь с тех пор, как смогли встать на ноги и оглядеться. Я не понимал, как они собираются добиться от нас сверхзвуковых скоростей, продемонстрированных уважаемой Бланш.

— Не думайте, как люди, — говорила нам Бланш. — В нас укоренилась привычка двигаться, как они, ходить, как они, бегать, как они. Это неестественно для динозавров — беспокоиться, а не глупо ли мы выглядим с нашими подпрыгивающими хвостами, или о том, достаточно ли плотно мы сжали ягодицы. Отпустите свое тело на свободу. Забудьте о человеческих стандартах.

Забудьте о человеческих стандартах. Мечтать не вредно.

Ничего не происходило. Прошел час, другой, мои мышцы устали, по ним медленно прокатывались волны боли, требовавшие от остальных частей моего тела, чтобы те как можно скорее объединились и добились от руководства регулярных перерывов.

Я попросил отпустить меня с урока. Но мне не разрешили.

Только-только я собирался сдаться и сообщить своим ногам, что в их услугах больше сегодня не нуждаются и они могут перестать стараться и пойти пообедать — после нескольких часов пробежек под жарким гавайским солнцем я уже не держал хвост на весу, а разрешил ему подметать землю, чтобы, ежели что, подтолкнуть и помочь телу, — как только я выдохся настолько, что готов был позвонить в службу спасения и не вешать трубку, какая-то часть моего тела дала телеграмму мозгу о том, что я очень даже могу двигаться быстрее, чем раньше.

Это какой-то фокус моего сознания. Просто быть того не может.

Но было. Ко мне пришло новое странное ощущение скорости, вместе с мышечной памятью собственных ног. Я не мог объяснить этого, зато смог прочувствовать.

Бег вприпрыжку с накрененным корпусом, который совершенно неестествен в человеческом мире, где я обычно живу, был именно тем, что нужно. Не могу сказать, что я двигался, как настоящий динозавр, и уж точно, черт побери, не собираюсь говорить, что достиг какого-то Прогресса.

Но впервые в жизни я бежал свободно, мне не мешали все эти застежки и завязки, моя морда без маски была поднята к небу, земля летела под ногами, деревья сливались в коричневую размытую полосу, а руки, ноги, хвост и все тело слились в едином движении, совершенно неудобном, но, как мне внезапно пришло в голову, исключительно… естественном.

Наступило время обеда.

* * *

На обед давали курицу, размером, скорее, с куропатку. Не особо мясистую и не жареную, не ощипанную, не приготовленную и очень даже живую. В столовой прямо рядом с каждым столом были установлены деревянные столбики, и к ним веревочкой были привязаны курицы. Воздух заполнился яростным кудахтаньем и хлопаньем крыльев, бедные крошки учуяли, что к ним пришла их птичья смерть с косой, так что не могу их винить за то, что в последние минуты они шумели, как могли. Я не мог себе представить, как именно будет проходить обед, но что-то подсказывало, что Марте Стюарт[27]он бы не понравился.

Когда прогрессисты, проголодавшиеся после заплывов с крокодилами или других бессмысленных спортивных состязаний, зашли в столовую, то раздались восторженные возгласы. Куриный день! Как здорово! После долгого размышления, словно они покупали роскошный дорогущий автомобиль, каждый динозавр выбрал для себя курочку с нашего «шведского столба», схватил за веревку одной лапищей, поднес несчастную птицу к широко открытой пасти и откусил вырывающейся бедняжке голову, а затем выплюнул ее в ближайшую корзинку для мусора. Как только тушка прекратила дергаться, пришло время полакомиться внутренностями.

— Ты будешь это есть? — нерешительно спросил Эрни.

— А ты?

— Но ведь тебе, кажется, понравился завтрак, — заметил он.

Я не мог этого отрицать. Может, это и не так уж ужасно. В конце концов, я голоден, а еда и есть еда. Я же раньше ел куриц, ну да, не таких живых, но к чему чувствительность, если речь идет о пище. И чем дальше я смотрел, как едят остальные, тем сильнее становился мой собственный голод.