Мать-земля - Пьер Бордаж

— Перебрал франзийского вина, красавчик? — ухмыльнулась Йема-Та.

Демон полностью овладел душой Марти, лишил его человеческой сути, застлал память, оборвал эмоциональные связи с Жеком.

— А что доказывает, что вы сдержите слово, дама моя?

Металлические, безличные ноты прорвались в голосе сиракузянина.

— Ничего, — ответила Йема-Та. — Но мы можем скрепить нашу сделку, красавчик: я уже давно не держала в объятиях со-планетянина. Остальные, франзияне и туристы, просто грубияны, а их кожа тверже коры деревьев... Меня возбуждает то, как ты произносишь «дама моя»!

«Почему бы и нет?» — решил демон. Среди людей плотские отношения часто являются платой за услугу, а значит, и распространяются на мораль. Если он сумеет доставить ей наслаждение, она расщедрится и отправит его на Мать-Землю.

Но в момент, когда он открыл рот, чтобы заключить сделку, тишину разорвал вопль, а в коридоре послышался топот ног.

Когда вы обвиняете другого в своих несчастьях, вы работаете на Бесформенного, Когда вы отказываетесь признать в себе преступника, вы работаете на Бесформенного, Когда вы добровольно берете на себя роль жертвы, вы работаете на Бесформенного, Когда вы подчиняете другого своим догмам, вы работаете на Бесформенного, Когда вы запрещаете себе слушать песнь другого, вы работаете на Бесформенного, Когда вы не развиваете свою уникальность, вы работаете на Бесформенного, Каждый раз, отказываясь от своего внутреннего мира, выработаете на Бесформенного...

Махди Шари из Гимлаев. Фрагменты трактата, называемого «Куст Безумца»

Оники, сидя на скале, не отрывала взгляда от океана Гижен. Ветер с моря, воздух, вырвавшийся из далеких труб органа, прижал ее волосы к щекам и губам. Круглые сверкающие глаза черных чаек, единственные вспышки света в этом сумрачном мире, вырисовывали арабески над ее головой. На волнах, разбивающихся об опору кораллового щита, вскипала бледная пена.

Все — земля, воздух, вода — кажется на Пзалионе черным. Как и душа Оники. Жизнь словно ушла с этой забытой скалистой полоски, окруженной водами, и укрылась в ее круглеющем день ото дня животе, в постоянно тяжелеющей груди. Ее неведомый принц оставил ей живое воспоминание. Семя его оказалось сильнее тутталовых трав, которые должны были останавливать у сестер созревание овул. Если только это не был экстаз Оники, тот экстаз, который терзает ее в часы бессонницы, внезапно вернувший ей ее женскую суть. В любом случае внутри нее растет маленькое существо и уже начинает толкаться в стенки своего телесного убежища, барабанить в него с непривычной настойчивостью.

Чрево Оники стало главной темой разговоров на острове. Ссыльные на Пзалионе практически живут парами, занимаются любовью (даже весьма интенсивно, поскольку это одно из редких удовольствий), но до того, как их изгнали, все они, и 670 мужчины, и женщины, были стерилизованы.

Когда матрионы приговорили Оники к вечной ссылке, они не сделали анализа мочи, хотя процедура считается обязательной при нарушении обета целомудрия. Либо думали о другом, либо слепо верили в силу трав Тутта, либо очень спешили: они решили выставить грешницу на центральной площади Коралиона без соблюдения срока покаяния. Но кардинал Эсгув запретил выставлять Оники на всенародный позор, как того требовал обычай. Если вмешательство прелата и позволило ей избежать гнева соплеменников, их оскорбленных взглядов, ругательств, плевков, изгнания ей избежать не удалось. С первыми лучами Ксати My с нее сняли платье грешницы, надели на нее серое платье изгнанницы, отвели в порт и заперли в трюме аквасферы. Ей не дали времени на прощание с родителями, чьи сгорбленные фигуры она видела на набережной в ореоле голубоватого света. Слезы жгли глаза, и ей не удалось встретиться взглядом с отцом.

Аквасфера вышла в море, удалилась от колонн света и растаяла в сгущавшемся полумраке. Вместо величественных колонн света Ксати My путь освещали жалкие прожектора суденышка.

После семи суток монотонного, мрачного путешествия Оники высадили на черный песок острова. Экипаж выгрузил несколько ящиков с продовольствием, медикаментами и тремя светошарами; потом экипаж, не сказав ни слова, ибо разговор с изгнанниками приносит горе, отправился в обратный путь.

Новые товарищи по несчастью, собравшиеся на пляже, встретили Оники молчанием. Ее серое платье указало на природу ее проступка. Но никто не выказал агрессивности. Старая женщина, бывшая тутталка по имени Сожи, взяла ее под свое покровительство. К счастью, освободилась одна пещера: ее обитатель умер несколько дней назад, подавившись рыбьей костью. Деревня располагалась на вершине единственной горы Пзалиона. В нее надо было добираться по извилистой тропке, мокрой и скользкой. Изгнанники жили в более или менее оборудованных пещерах, связанных друг с другом галереями. Грубо обработанные камни служили столами и стульями, высушенные и сплетенные водоросли использовались в качестве матрасов, одеял, перегородок, занавесей и даже одежды, когда платья, штаны, рубахи и комбинезоны изнашивались и начинали вонять. Питались на Пзалионе тем, что добывали в океане: рыбой, ракообразными, моллюсками, свежими водорослями. Рыбаки, мужчины и женщины, пользовались сетями, сплетенными из волокон кораллового лишайника, падавшего со щита. Их крепили к скалам бухты и поднимали при отливе. Четыре тысячи ссыльных распределяли между собой работу и делили все поровну: если рыбная ловля была неудачной, никто не наедался досыта, а все ели понемногу. При удачной ловле каждый мог наесться до отвала. Те, кто не ловил рыбу, занимался уборкой пещер, очисткой сточных ям, работой трудной, поскольку жители располагали всего тремя или четырьмя светошарами, которые доставляла аквасфера, а в сердце горы царила почти полная темнота. Во время прилива, который задавал ритм жизни деревни, люди собирались на площадке, окруженной скалами, и напевали старинные считалки или песни первопроходцев. Некоторые умели воспроизводить вой ветра в трубах органа, и тогда по щекам мужчин и женщин текли безмолвные слезы. Клоуны-рассказчики смешили людей своими бесконечными историями.

В первый раз, когда Оники увидела мрачные лица людей, то решила, что они набросятся на нее и изобьют. В Коралионе ходили ужасающие истории о преступниках, психопатах, проститутках, контрабандистах и умалишенных, из которых состоял маленький мирок ссыльных. Но, как ни странно, изгои оказались лишенными чувства насилия, словно стерилизация лишила их и агрессивности. Красота Оники поразила мужчин, но они отнеслись к ней с уважением и бесконечной нежностью, почитая ее как богиню, спустившуюся с небес, чтобы осветить мир своей милостью.

Сожи, бывшая тутталка, первой догадалась, что Оники беременна. Она прилюдно объявила об этом. С тех пор все ссыльные старались скрасить жизнь будущей матери. Ей отдавали самых лучших рыб, марнил с нежным розовым мясом, самых крупных серых омаров, завернутых в водоросли, гигантских устриц, чьи перламутровые раковины приходилось разбивать камнями. Ее пещеру, низкую и сводчатую, украсили морскими цветами, семилучевыми звездами, чей яд Сожи собирала для изготовления таинственных эликсиров. Один светошар отдали в полное владение Оники, чтобы она не натыкалась на выступы скал, не спотыкалась о многочисленные неровности пола и не заблудилась в лабиринте соединительных галерей. Ее никогда не спрашивали об отце ребенка (все мужчины острова считали себя коллективным отцом), никто не смеялся над ее раздувающимся животом, похожим на парус, выгнувшийся под напором ветра надежды.