Ангел скорой помощи - Мария Владимировна Воронова

Он понимал чувства невесты, сам когда-то бежал от рассудочной привязанности, которую испытывал к Соне, к острой и, как ему казалось, божественной влюбленности в Наташу.

С тех пор он повзрослел, время расставило точки над «i», но женщины тоньше и чувствительнее, для них влюбленность – это святое. Или дело не в том, кто мужчина, а кто женщина, а в том, что конкретно Ян Колдунов приземленный и рациональный человек, не позволяющий высоким чувствам овладеть собою. Все просто – если люди друг друга полюбили, они должны быть вместе. Точка. А если это невозможно, то перетерпеть. Снова точка.

Выйдя на лестницу перекурить этот тяжелый разговор, Ян поймал себя на том, что совершенно не ревнует Соню, хотя, по идее, должен. Кто там у нее, какие отношения, почему не смогли быть вместе? Хотя причина обычно одна, и это штамп о браке.

По идее должно взыграть в нем ущемленное самолюбие, как это так, почему с ума сходят не по мне, такому прекрасному и восхитительному, но Ян был уверен в Соне, твердо знал, что она переживет свою минуту слабости и будет ему верной спутницей жизни.

С этой утешительной мыслью Ян отправился спать.

* * *

Костя думал, что с уходом Нади на больничный ему станет легче. Быстрее забудет девушку, не сталкиваясь с ней на работе, не будет переживать неловкости и стыда, но реальность оказалась намного хуже, чем он думал.

Костя отчаянно тосковал. Оказывается, ему жизненно необходимо было видеть Надю, перекинуться с нею хоть парой ничего не значащих слов.

Естественно, это было наваждение, запоздалые подростковые чувства, которые взрослый человек должен с корнем вырвать из своего сердца, но пока не очень получалось.

А тут еще Оли внезапно стало слишком много. Сначала отец достал билеты во Дворец культуры имени Горького, где гастролировал знаменитый Ленком, и пришлось вести невесту на культовую «Юнону» и «Авось», пластинку с которой Костя когда-то заслушал до дыр, и теперь ему было неинтересно, и вообще была в этом какая-то насмешка, что совершенно равнодушная друг к другу пара равнодушно наблюдает за грандиозными любовными страстями.

Прощаясь с Олей, он снова поцеловал ее в губы. Нельзя сказать, что он ничего не почувствовал, все же он был молодой мужчина, а Оля на редкость красивая молодая женщина, но в рамках чистой биологии Косте сделалось грустно и даже немного противно.

Через неделю после спектакля она позвала его в Эрмитаж, на выставку Матисса. Как и спектакль, это было удовольствие для избранных, только вот беда, Костя к этим избранным причисляться не имел ни малейшего желания.

Тем не менее он послушно сходил, посмотрел картины, испытав столько же эстетических впечатлений, сколько от плаката с Брюсом Ли, оставленного предыдущим жильцом в комнате Яна, который нельзя было снять, потому что он закрывал крупную выбоину в стене.

Оля намекала на продолжение вечера, но Костя малодушно соврал, что ему надо на встречу с научным руководителем, и поехал домой, думая, что было бы легче иметь с невестой дело, будь она искренне в него влюблена.

Он бы тогда пожалел ее, и это могло стать хорошей основой для семейной жизни. Но увы, Оля просто хочет зажить своим домом, своей семьей в своей собственной квартире, а для этого ей нужен муж, чтобы не хуже, чем у других.

После этого культурного прорыва Костя надеялся отдохнуть хотя бы недельку, но Оля позвонила уже на следующий день с приказанием, чтобы на девятое ноября он ничего не планировал, ибо они идут на юбилей к дяде Толику. Дядя Толик был фигура мощная, попасть на его праздник почти то же самое, что побывать на пиру у олимпийских богов. Даже отец не удостоился приглашения, а Костя пойдет.

От такой возможности каждый нормальный человек будет до небес прыгать от восторга, только Косте почему-то не прыгалось.

Он не боялся предстоящего испытания, зная, что его интересная внешность вкупе с превосходными манерами произведут благоприятное впечатление на кого надо. Слава богу, отец научил его держаться с сильными мира сего без подхалимства, но и без лишней фамильярности.

Только стоит ли стараться ради благосклонной улыбки начальника академии, вот в чем вопрос…

Ночами Костя лежал без сна, сто раз прокручивая в голове заезженную пластинку про правила игры и про свое предназначение, но помогало не слишком хорошо.

Стоило чуть отпустить вожжи, как голову наводняли мысли о Наде.

Вдруг вспомнилось, как она нянчилась со слабоумной девочкой, как мама. А потом внезапно другое воспоминание ударило, будто ножом, как тельце этой девочки санитар снимал с операционного стола, и простыня сползла, открыв уродливое мертвое ушко.

Костя сел, так заболело сердце. Его будто в одночасье прошила вся та боль, которую он запрещал себе чувствовать, так что на секунду показалось, что сейчас он умрет.

Сердце колотилось, перед глазами в темноте плыли оранжевые круги дурноты, он вцепился в подушку и заплакал, первый раз с тех пор, как умерла мать.

О чем он плакал, он и сам не знал. Может быть, о том, что мир несовершенен и горя в нем больше, чем радости, и часто бывает так, что ты ничем не можешь помочь тем, кого любишь, потому что ты слаб и бессилен под ударами судьбы, и мужество состоит не в том, чтобы отражать их, и даже не в том, чтобы устоять, а просто чтобы не убегать от них. Легче, когда ты не один, тогда вы можете взяться за руки и держать строй. Но и одинокий человек…

Тут Костя понял, что если одинокий человек не убежит, то больше никогда не будет одинок, всхлипнул последний раз и пошел умываться.

В кухне Ян пил чай, глядя в окно. К счастью, он не включал света и не мог заметить следы слез на лице Кости.

– Будете? – хмуро спросил он.

– Да курите уже, что с вами поделать, – проворчал Костя и взял кружку.

Заварка в чайнике оказалась почти прозрачной.

– Что это еще за моча младенца?

– Ночью весь чай черный, – философски заметил Ян, прикуривая от горящей конфорки, – а вам что не спится?

Вдохнув кислый дым, Костя поспешно отворил форточку.

– Не знаю, что делать, – признался он, – понимаю, что надо жениться, а душа не лежит.

– Бывает, – элегически затянувшись, Ян поискал глазами и стряхнул пепел в единственный в их квартире цветочный горшок, из которого рос пучок чахлых листьев с белым ободком.

– Вы варвар и ботанический садист, – отодвинув цветок, Костя подал