Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

что белый… это типа как чистый, светлый. Мне один отшельник рассказывал. Там среди жителей кого только нет. И русские тоже. Все, кто бежал в войну, включая турков и греков. Но все дружно живут. А сам он на Чёрном море. Зуб даю, что есть. Еды — завались. И порядок, не бандитский, а людской. И правитель мудрый. А не эта свора шакалов. Да не дрейфь ты. Один раз живём! Бог не выдаст,свинья не съест. Пошли! Как раз сегодня небольшой караван выходит…

— Мне чувак из охраны подмосковных торговцев говорил, что южнее Бывшей теперь никто не ездит. Там какие-то проблемы. И не радиация. А какие-то кочевники. Берут поборы. А могут и угнать. Или перерезать всех.

— Не ссы, прорвёмся. Это давно было. Всё уже утряслось. Нападут бандиты — отобьёмся. А будут серьёзные люди за проезд брать — заплатим, вскладчину всем составом. Там на юге и баб найдём. Там они не то, что здесь, не кислые и холодные, как протухшая селёдка. Дают охотнее, сами горячие… Картинки показывал в журнале, помнишь?

— Ну, пошли, — отвечал второй; похоже, последний аргумент стал для него решающим. — Открывай окно.

Всё это время Младший лежал тихо, неподвижный как камень. Готовый, если что, заорать и поднять тревогу. Через минуту всё смолкло. Дезертиры ушли.

«Один раз живём», — вспомнил Младший слова Андрюхи. Будда или Кришна, про которых он читал ещё в детстве, с этим поспорили бы. Но главное, что для некоторых «один раз» — означает урвать как можно больше. А для Младшего это — повод прожить жизнь, чтобы не было стыдно. И ведь даже «стыдно» у каждого — своё. Ему бывало стыдно, когда он ничего не мог сделать в критических ситуациях. Или если шёл по пути наименьшего сопротивления и не следовал моральному компасу, о котором ему говорил дед.

Сейчас — стыдно не было. Это не его дело и не его заруба. И морали тут нет никакой. Остаться живым и здоровым — главное. А стать героем, получить награду или просто похвалу, как крутой мужик… похвалу, может, и услышишь, а на материальные награды руководство «котов» было очень скупым. Поэтому выдавать парочку, поднимать тревогу он не захотел. Ему вообще стало безразлично. Не было и страха, что они — лазутчики бригадиров, что перебьют всех. Ничего…. Как будто это происходило не с ним, как будто это — одна из бродилок, которые были у деда на компьютере, пока тот был исправен. Понарошку. Квест. Игра.

Появилась даже мысль увязаться за ними. Раз уж какой-то караван всё-таки отправляется. Но Молчун быстро отмёл её. Не возьмут, а если заметят на том же караване, то решат, что он шпионит, и грохнут. Этот путь пока закрыт. Оставалось плыть по течению.

Ещё он был почти уверен, что идиоты эти сгинут не так далеко от Питера и даже до Москвы не доберутся. Никакие караваны так далеко не ходили прямым маршрутом. Они, видимо, хотят на перекладных, с пересадками. Но это будет тот ещё путь. На раздолбанных грузовиках, телегах, запряжённых лошадьми и коровами, а кое-где, в редких местах — на дрезинах по сохранившимся железнодорожным путям… Через весь материк, пять или больше тысяч километров… Да они погибнут ещё на первой тысяче. Сам он прошёл почти такой же путь. Но ему понадобилось очень много времени, и много раз он был на волоске от смерти. В обратном направлении Саша идти не рискнёт.

А может, беглецы попадутся тем самым «кочевникам», которые быстро отправят их копать котлованы и рубить лес.

И был ещё один вопрос. Что, если они поступают правильно… не потому что трусы, а потому что дело, на которое отряд собираются завтра (точнее, уже сегодня) послать… будет делом не только опасным, но и гадким? Таким, в котором нет чести участвовать.

Младший не заметил, как снова вырубился.

А открыл глаза от дикого крика в коридоре:

— Какого хера, бля?! Подъём, черти! Тревога! У нас ЧП! Вставайте, вашу мать!

Дверь чуть не слетела с петель. Вместе с Тузовским, который выглядел взмыленным и потрясал «стечкиным», в казарму ворвались все офицеры — при оружии, у половины — даже автоматы, которых они обычно с собой не таскали.

Это был не просто подъём, а подъём по тревоге, что при Младшем случалось только несколько раз, когда оборвыши начинали обстрел или совершали вылазки.

Уже совсем рассвело. День обещал быть ясным, несмотря на лёгкую облачность. Из приоткрытой форточки тянуло свежестью. Голова была тяжелая, но не болела. Только мышцы. Всё-таки после такого вечера хотелось бы отдохнуть чуть дольше.

Казарма просыпалась быстро, пинками никого расталкивать не пришлось, половина наёмников вообще спали в одежде.

Он так и не понял, кто первым обнаружил пропажу двух дезертиров, один из которых как раз был дневальным, дежурил по казарме.

Такого за всё время службы Молчуна в отряде ещё не было. Сюда никто никого насильно не тащил; даже могли не взять, если не прошёл отбор. А уйти можно было свободно, только за пару недель предупредив. Но от таких хороших на общем фоне условий — не убегали. А тут сразу двое, сговорившись, при оружии! Мысль о том, что они могли, уходя, всех перестрелять, тоже не грела.

Оружейку беглецы взломать не смогли. Унесли оружие, которое было при них (казённое), и всякую мелочевку. Да ещё кое-какие продукты с кухни. Сбежали, скорее всего, через окно. Второй этаж, не так уж высоко, хотя внизу — жёсткая мостовая. Решётки были только на первом.

Переполох поднялся страшный. Начали говорить, что сбежавшие — агенты Кирпича, но эта версия командующим сильно не понравилась, и они решили напирать на то, что у обоих случались какие-то конфликты со старшиной Богодулом, поэтому и удрали. Младший ничего не сказал, чтобы его не начали трясти.

«Это не мои проблемы».

Завтрака не было. Удалось только попить воды из чайника и съесть по паре сухарей.

Молчун открыл свой шкафчик под номером 13. Он был не суеверный и не расстроился, когда ему такой выделили. Всё там было на месте, в целости и сохранности.

Получил в оружейке свой «Вепрь», в кобуру засунул ПМ.

Почти всё снаряжение наёмники покупали себе сами. Кое-что, конечно, выдавалось на складе, но этого было мало. Поэтому первые месяцы на свою экипировку приходилось тратить свою же зарплату. Да и потом обновлять. Выручало только то, что на этот же склад можно было за половину, а то и за треть