Магия ворона - Маргарет Роджерсон

Его пальцы осторожно заправили мне за ухо прядь волос.

– Это не будет похоже на смерть человека, – сказал он. – Ты уже видела. От меня не останется тела. Может быть, вырастет дерево. Уж побольше того смехотворно крошечного дубка за вашей кухней.

Я не сдержалась и поперхнулась смехом.

– Выделываешься.

– Ага, – губы его растянула полуулыбка, – всегда.

Я извернулась и вытащила кинжал из-под подушек. Закрыв глаза, сжала лезвие сильно, почти до крови. Я представила себя в будущем – может быть, через год или два, – как я буду идти домой, вверх по холму. Все еще буду скорбеть, но с каждым днем мне будет становиться легче. Я вообразила, как Март и Май выбегут из кухни, чтобы обнять меня за ноги, нет, за талию, ведь они уже вырастут и станут выше. С великолепного дерева, круглый год окрашивающего один скат нашей крыши в алый цвет, будут падать листья; оно будет с высокомерным пренебрежением оценивать состояние наших водосточных желобов. Облака будут скользить по голубому небу. Воздух будет кипеть от жара. Трескотня кузнечиков будет сливаться в бесконечный дурманящий хор.

Этот образ заставил меня поежиться от омерзения. Нет. Я не могла принять такой мир – мир, в котором мы проиграли, а Ольховый Король победил, мир, в котором ничего никогда не менялось, и доказательства этого окружали меня каждый божий день.

Ладонь саднило. Я моргнула и снова увидела кинжал – серебристый на алой ткани моего платья; свет переливался на его поверхности, как вода. Впервые я осознала, какое оружие оказалось в моих руках и что я могла сделать. Или, если точнее, что могло сделать оно. Потому что, поняв это, я приняла решение.

Этот кинжал убьет фейри.

Но только не того, о ком подумал Овод.

– ПРИНЕСИТЕ мне киноварь. И индиго, пожалуйста. Май, я знаю, что ты со мной не разговариваешь, но ты все еще можешь носить вещи, правильно? Эмма, не могла бы ты найти что-нибудь, что я могла бы подложить под руку, пока работаю? Грач, это не палитра, это поднос. Ох… неважно, неси его сюда. Думаю, он подойдет.

Моя мастерская закружилась в водовороте активной деятельности. Я чувствовала, что рухну, едва попытаюсь встать, поэтому расположилась на диване, подсунув под спину полдюжины подушек, а все остальные прислуживали мне, что могло бы быть очень приятно, если бы все эти задачи я не выполняла с удовольствием сама. К их чести, никто не пытался отговаривать меня от того безрассудного плана, который я придумала. Эмма и Грач всего раз посмотрели в мои горящие глаза, переглянулись в неожиданной солидарности и начали подавать мне кисти.

Я никогда не работала так раньше. Для начала у меня не было времени, чтобы сделать набросок. Утренний свет уже прокрался в комнату, озаряя мою банку с льняным маслом, отбрасывая на обои розовый прямоугольник. Я решила не оглядываться, потому что понимала, что, начав, уже не смогу остановиться; но Эмма то и дело выглядывала в окно. Наконец она ахнула и уронила подушку.

– Что ты там увидела? – спросила я.

– Ничего? – Она торопливо подоткнула подушку мне под локоть. – Просто распереживалась. – Бесстыдная ложь. Эмма могла смешивать смертоносные химикаты, пока кто-нибудь бил бы в тарелки у нее над ухом.

Май привстала на цыпочки и посмотрела сама.

– Что-то бежит по полю, – объявила она якобы будничным тоном. Потом отвернулась, пожав плечиками с преувеличенным спокойствием, чтобы показать, что не боится, хотя мне через всю комнату было видно, как она дрожит. – Наверняка это Ольховый Король, который придет сюда, чтобы убить тебя и съесть, потому что ты глупая.

Эмма вскинулась, хватая очередную подушку.

– Май, не смей так говорить со своей сестрой!

– Ну это же правда!

– Ольховый Король еще не явился, – заверил меня Грач. – Это всего лишь гончая, и она не сможет проникнуть в твой дом, равно как и другие чудовища и фейри, которые придут следом.

Я постаралась обуздать собственное дыхание, заставляя себя расслабиться. Кисть, которую я зажала в кулаке, оставила на моих пальцах бескровные вмятинки.

– Почему? – тихо спросила я, надеясь, что мои близкие это не услышат. – Заклинание же не помешает никому проникнуть внутрь.

Его глаза сверкнули.

– Потому что я им не позволю. – Бросив еще один быстрый взгляд в окно, он развернулся и зашагал в сторону коридора.

– Грач, – позвала я, заставив его остановиться. – Спасибо. Будь осторожен.

Я благодарила его не только за то, что он собирался сделать. Я благодарила его за доверие, за веру в мои силы. Ему было нелегко отложить железный кинжал.

Он неловко кивнул; потом вышел из комнаты. Где-то вне поля моего зрения кухонная дверь захлопнулась за ним. Заставив себя отбросить страхи, я сосредоточилась на своем холсте, забываясь в скольжении блестящей краски по шершавой поверхности, в тихом шуршании сухой щетины кисти в конце каждого мазка. Фон цвета темной жженой умбры на углах к центру становился ясно-золотым, чтобы высветить силуэт в сияющей короне. От этого портрета зависело все. Эта работа должна была стать лучшей из всего, что я когда-либо писала; и я должна была закончить ее в одно утро в технике, к которой привыкла меньше всего – мокрым по мокрому, потому что у меня просто не было времени, чтобы дать краске высохнуть. Глаза жгло от необходимости держать их открытыми, и кисть, казалось, весила с десяток килограмм. Но, мазок за мазком, моя картина оживала.

Вскоре я так погрузилась в работу, что перестала замечать, что происходит вокруг. Весь мир состоял только из моего Ремесла; за пределами краев моего холста не существовало ничего, как будто он был старой морской картой. Пока снаружи не донесся грохот, от которого затряслись стаканы на столе рядом с моим мольбертом, выдергивая меня обратно в светлую и шумную реальность.

Я обернулась, остолбенело моргая. Эмма и близняшки прилипли к окнам. Эмма стояла у южного окна на другой стороне комнаты; я не заметила, как Март с Май забрались на диван по обе стороны от меня.

– Он разорвал его пополам! – радостно взвизгнула Май. Март подпрыгивала, стоя на коленках.

Я оглянулась через плечо. Заросли гигантских извивающихся лоз, покрытых шипами, широких и высоких, как дубы, окружали наш дом; двор накрыла их тень. На моих глазах одна из них хватила какую-то белую фигурку – гончую – и отбросила к пшеничному полю так далеко, что я не видела, где она приземлилась. Останки какого-то волшебного чудовища, распластанные поперек нашего загона для кур, видимо, были причиной землетрясения. Я поискала глазами Грача во всем этом хаосе. В последний раз он создавал шипы такого размера, когда был тяжело ранен Могильным Лордом. Как сильно пришлось ему ранить себя сейчас, чтобы совершить этот безрассудный подвиг? Его нигде не было видно. И я не просто подозревала, а точно знала, что убедительное пожелание смерти могло мотивировать его. По моим плечам и рукам пробежала дрожь, и через секунду я уже тряслась всем телом. Кожа казалась слишком тесной, и белый шум звенел у меня в ушах, заглушая все остальные мысли.