David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

Боуи: Ну, это было похоже на неизданные фотографии Хельмута Ньютона, но сам поступок был настолько провоцирующим, что оказал на меня огромное впечатление. Я определенно не соглашусь с тем, как ее обычно воспринимают. Понятно, что она использует ситуацию — даже не стоит лишний раз повторять, мы все это понимаем. Но я уверен, что, занимаясь именно этим именно сейчас, она действовала по-настоящему смело. И даже не очень важно, что она при этом имеет в виду. Попробуйте отделить ее действия от ее личности, и вы поймете, насколько они невероятно смелые и бесстрашные. В каком-то смысле нужно еще больше подобных вещей, чтобы справиться с этим откатом назад.

NME: Если бы вам пришло это в голову в 70-х, вы бы это сделали.

Боуи: Да, наверное, сделал бы. Но вот в чем штука, я не снимал это! Я все это делал! ХАхАха! Тони Дефризу (один из прежних менеджеров Боуи) никогда такое, очевидно, в голову не приходило. А то, уверен, снимки из этих отелей были бы повсюду. Ха-ха-ха! Уверен, однажды так и будет.

Бретт: На самом деле то, что ей удалось достичь, достойно восхищения, потому что каждому стоит осознавать свою сексуальность, какой бы она ни была. Что меня раздражает в Мадонне при этом — все такое клише, такая банальность.

Боуи: Конечно, но я не уверен, что люди все еще осознают свое полное право постигать собственную истинную сексуальность. Сегодня если парень или девушка осознают себя гомосексуальными, они наверняка готовятся скрывать это до конца своих дней, а не «Почему бы мне не пойти и не выяснить, кто я на самом деле». Сегодня им не хватит смелости даже подумать об этом. Им было сказано об этом не задумываться. Я уверен, что скоро нас ждут движения вроде «Стань натуралом», «Познай моногамию здесь и сейчас» и «Первая девушка, что ты встретишь, будет твоей единственной на всю жизнь». Ведь раньше так и было. Слушайте, если девушка залетала, на ней надо было жениться.

NME: И все эти вещи заставляют гей-сообщество становиться все более и более радикальным, что, в свою очередь, еще больше отдаляет их от того, что считается мейнстримом.

Боуи: Именно. Еще немного — и нас ждут нашивки с розовыми треугольниками. Один довольно известный политический комментатор из телевизора предложил сделать всем геям татуировки с номерами на спине! Совершенно всерьез! Уважаемый человек. И это самое страшное. Его воспринимают всерьез.

NME: Ну ладно, значит, мы все тут согласны, что Бретт имеет право на неоднозначную сексуальность в своих песнях, и мы согласны с Дэвидом, что любой человек имеет право на неопределенность в отношении своей личной сексуальности, но разве на все остальные области это не распространяется? Вот, например, Дэвид, ты на своем новом альбоме перепеваешь песню Моррисси «I Know It’s Going To Happen». Не знаю, известно ли тебе, но на него недавно многие накинулись за неоднозначное использование британского флага на концертах. Было решено, что Моррисси не имеет права на неоднозначное отношение к расовому вопросу, и он должен громко объявить нам, расист он или нет. Разве мы не измеряем его той же мерой?

Бретт: Нет. Разница в том, что я говорю о вещах позитивно, и я уверен, что его обращение к определенным сторонам расизма сознательно негативно. Именно поэтому мне кажется, что мы должны знать, что за этим стоит.

Боуи: Я тут буду очень осторожен, потому что я не вполне знаю, что он сказал. Насколько мне известно, он заявил, что черные и белые никогда не поладят друг с другом. Думаю, в целом это звучало так. Так что мне кажется взрослым подходом было бы: «Ок, давайте возьмем этот вопрос и попытаемся понять, как мы сами бы на него ответили. Поладят ли они? Не поладят? И почему?» Он просто ставит вопрос, чтобы спровоцировать обсуждение, и нет ничего такого в том, что он этот вопрос ставит. Он не приводит факты в пользу одного из вариантов, не делится своими чувствами на эту тему. Конечно, если бы он сказал, что белые и черные никогда не поладят друг с другом, потому что очевидно, что одна раса выше другой, — тогда бы это было действительно негативно.

NME: Мне его молчание кажется недобрым знаком, а мотивы — подозрительными. Он никогда, насколько мне известно, не совершал ни единого благородного поступка, так что непонятно, с чего бы ему начинать сейчас.

Бретт: Он и в прошлом говорил подобные вещи, вроде регги — это мерзость, и надо повесить диджея, и все такое в таком духе, но вот в чем штука, он может на самом деле оказаться одним из самых благородных людей в мире. Не знаю, так ли это, но, принимая удар на себя, он, может, действительно пытается залатать какие-то дыры и построить мосты. Ведь он должен понимать, что удар придется на него, он не дурак, и, направив всю критику на себя, он, вероятно, пытается добиться чего-то хорошего. Вполне может быть, что это у него на уме.

NME: О, да ладно! Он просто упивается игрой в непонятого, в жертву, и к черту последствия.

Боуи: Должен признать, что я встречал его пару раз и счел очаровательным. Когда он услышал мою версию «I Know It’s Going To Happen» (которая, согласно Бретту, «очень пятидесятые, очень Джонни Рэй»), слезы навернулись ему на глаза, и он произнес: «О, это так шикарно!»

NME: Я к нему с самого начала отношусь с подозрением. Все эти его завывания у смертного ложа о том, как он утопает в отчаянии, вряд ли могут кому-то помочь чего-то достигнуть. Он просто строит себе культ на несостоятельности других, и по-моему, тут совершенно нечем восхищаться.

Боуи: Скажи это Сэмюэлю Беккету. Или Джону Осборну.

Бретт: Дэвид, а каковы были твои убеждения во времена Изможденного Белого Герцога? Тебя же тоже тогда обвиняли в заигрывании с правой символикой.

Боуи: Да, несомненно, так и было. Я на самом деле не заигрывал с фашизмом как таковым, но я был по уши в магии, и это был довольно жуткий период. В то время я читал исключительно таких авторов, как Ишмаэль Регарде[52], Уэйт[53], Мэйверс, Мэнли[54], Мэйверс[55] и им подобные оккультисты. Ну, понимаете, тайны каббалистских практик и все такое, очень напряженный период попыток найти свое место в этих поисках истинного духа. И мне казалось, оно откроется мне через все это чтение.

Я, кстати, так и не погрузился в Кроули, потому что он слишком много использует греческого. У меня всегда вызывали подозрение те, кто утверждал, что увлекается Кроули, потому что либо они довольно свободно владеют латынью и греческим, либо вешают вам лапшу на уши.

Бретт: Ты его упоминаешь в «Quicksand»[56].