Литературный навигатор. Персонажи русской классики - Александр Николаевич Архангельский

Русалка – обманутая князем дочь Мельника, главная героиня незавершенной драмы, сюжет которой позже будет использован Пушкиным в одной из «Песен западных славян» («Яныш-королевич»). «Русалочья» тема, восходящая к мифологии речного ведьмовства, активно разрабатывалась литературой романтизма, в том числе русского. В 1816 году создан «Рыбак» В.А. Жуковского, а уже в 1819 году Пушкин вослед Жуковскому написал стихотворение «Русалка» – «изящную стилизацию на грани пародии» (по выражению литературоведа А.С. Немзера). В 1828 году опубликована повесть О.М. Сомова «Русалка» и т. д.

Отец пушкинской Русалки, Мельник, вопреки театральнороманному амплуа, не колдун; он просто готов сквозь пальцы смотреть на любовную связь дочери с князем, лишь бы тот делал дорогие подарки. В тот самый день, когда князь приходит, чтобы объявить дочери Мельника о своей предстоящей женитьбе и разлуке с нею, она ощущает, что беременна. Но «Князья не вольны, / Как девицы – не по сердцу они / Себе подруг берут, а по расчетам / Иных людей <…>». Обманутая любовница бросается в воды Днепра, чтобы в глубине вод очнуться не «отчаянной и презренной девчонкой», но «Русалкою холодной и могучей». Невидимо явившись на свадьбу, она навевает на девушек навьи чары, так что они вместо одного из свадебных величаний поют сладко-страшную русалочью песню:

А слышала ль ты, рыбка-сестрица,

Про вести-то наши, про речные?

Как вечор у нас красна девица топилась,

Утопая, мила друга проклинала…

Как и следует ожидать, семейная жизнь князя печальна. Его тянет на мельницу, к Днепру, где бродит помешавшийся Мельник («Я ворон, а не мельник»). Во второй приход князя встречает юная Русалочка – его незаконная дочь, посланная матерью Русалкой передать, «Что все его я помню и люблю / И жду к себе». Читатель (зритель) из сцены «Днепровское дно» уже знает о готовящейся мести и легко «просчитывает» дальнейшее развитие оборванного сюжета.

При этом «не важно, свершит ли свой замысел Дочь Мельника <…> – Князь уже наказан одиночеством и тоской» (А.С. Немзер). Ср. проницательное замечание того же автора о возможном родстве сюжета о Русалке и сюжета о Бедной Лизе Н.М. Карамзина; в основе близости – литературные рефлексы «мифологической общности». Точно такая же связь – хотя еще более сложная – обнаруживается между сюжетной схемой «Русалки» и сюжетной схемой пушкинской повести «Станционный смотритель».

Что почитать

Немзер А.С. «Сии чудесные виденья…»: Время и баллады Жуковского В.А. // Зорин А., Немзер А., Зубков Н. «Свой подвиг свершив…». М., 1987.

Рецептер Владимир. Теорема «Русалки» // Нева. 2015. № 1.

URL: http://magazines.russ.ru/neva/2015/1/11r.html.

Руслан и Людмила (поэма, 1817–1820; опубл. – 1820)

Людмила – жена Руслана, похищенная злым волшебником Карлой с супружеского ложа и, помимо своей воли, ставшая яблоком раздора. По закону, принятому в поэме, каждый герой имеет свою «жанровую родословную», т. е. связан с тем или иным (помимо ироикомической и волшебно-сказочной поэмы) литературным жанром. Само имя Людмилы, меньшей дочери киевского князя, выдаваемой замуж за витязя Руслана, указывает на ее литературное происхождение. С одной стороны, от стилизованных русских героинь сказочного «богатырского эпоса» конца XVIII – начала XIX века. С другой – от героинь баллад В.А. Жуковского («Светлана»; «Людмила»), П.А. Катенина («Ольга»). С третьей – от эротической «Душеньки» И.Ф. Богдановича и поэм Э. Парни. В гораздо меньшей степени образ Людмилы связан с традицией пародийно-порнографических поэм, приписываемых И. Баркову. Но ни сказка, ни баллада, ни эротическая поэма, ни барковская порнография не имеют полной власти над образом пушкинской Людмилы. В условном мире пушкинской поэмы до конца серьезен только смех, а все серьезное – в том числе эротика – смешно, ибо «никогда со смехом ужас не совместен».

То, что Людмила выходит замуж за Руслана (песнь 1-я), – серьезно; но то, в какой миг Черномор похищает ее с брачного ложа (песнь 2-я), – невероятно комично. Пушкин на все лады обыгрывает двусмысленную ситуацию, недоумевая, как ему теперь именовать героиню. Княгиня? Но она еще не «полноценная» супруга и, стало быть, не «полноценная» княгиня. Княжна? Но она уже и не княжна. В конце концов он подбирает подходящее определение и именует ее «минутной супругой». И строит на этом мотиве всю сюжетную коллизию поэмы.

Точно так же участь пленницы злого Черномора более чем печальна. Однако то, в каком виде проснувшаяся Людмила (Черномор ее усыпил) узнает наутро эту печальную весть, разом обессмысливает печаль: «по обстоятельствам, точь-в-точь» она одета была, «как наша прабабушка Ева». И так во всем. Она то переодевается в полупрозрачный восточный наряд в гаремном вкусе, то пытается загрустить во время прогулки по волшебному саду Черномора. Людмила даже «В волнах решилась утонуть – / Однако в воды не прыгнула / И дале продолжала путь». Все это завершается волшебным появлением множества угощений, над которыми Людмила немного «подумала – и стала кушать».

Самый характерный в этом смысле эпизод – когда Черномор является ночью в покои Людмилы. Читатель (благодаря волшебному помощнику Руслана, отшельнику Финну) уже знает, что чести «минутной супруги» ничто не грозит, ибо старый карла не властен «над времени законом». То есть овладеть Людмилой он не сможет. Людмила этого не знает, «дрожит, как лист, дохнуть не смеет», страшится. Для читателя «фаллическое» описание бороды, которая движется к постели пленницы («Арапов длинный рад идет / <…> / И на подушках, осторожно / Седую бороду несет») – всего лишь сюжетный знак ложной опасности. Для нее – предвестие возможной трагедии, ибо «успех» карлы равнозначен поражению Руслана: после этого жених, даже освободив невесту, уже не сможет с нею соединиться. Но именно это незнание заставляет Людмилу действовать. К счастью, она не только визжит, но и хватает карлу за колпак; так в ее руки попадает спасительное средство – волшебная шапка-невидимка. Это дает автору возможность развернуть сюжетную линию, связанную с Людмилой, в новом направлении.

Вообще говоря, большую часть повествовательного времени Людмила находится за пределом читательской видимости. Исчезает она в полной темноте, потом долго спит; едва проснувшись, добывает шапку-невидимку, так что автор, глазами карлы, описывает ее следы, ее смех, но не ее саму. И как только коварный карла, наслав на Людмилу ложное видение – мнимый образ Руслана, заманивает героиню в сети (а значит, вновь делает ее видимой), она немедленно проваливается в «дивный сон». И в очередном «сюжетном забытьи» пропускает все дальнейшие перипетии поэмы. И неудачную попытку Черномора довершить начатое ночью: «закинув бороду за плечи» он пытается хотя бы «хладными трудами» овладеть Людмилой, но напрасно. И бой Руслана с Черномором, и возвратный путь в Киев