Провинциализируя Европу - Дипеш Чакрабарти

могу сказать: нет. Потому что ни в одной другой стране мира не будет духа «адды», правильной атмосферы. Люди в других странах произносят речи, бросают шутки, предлагают аргументы, веселятся всю ночь, но они не занимаются «аддой». <…> Что делать в клубе тем, у кого есть «адда»?

Бозе в своем тексте отчетливо говорит, что «они» в его описании – это исключительно бенгальцы. Он идет дальше и подобно Нрипенде Кришне Чаттопадхаю, которого я уже цитировал, буквально натурализует саму эту практику, видя в ней отражение мягкой аллювиальной почвы Бенгалии:

«Адда» – это всеиндийское явление, но только на влажной, мягкой почве Бенгалии она может достичь своего наиполнейшего выражения. Подобно тому, как наш климат взращивает поэзию, так же он и помогает «адде» сохранять свою силу. Поздние вечера «чайтры»[502], наполненные шелестом дождя послеполуденные часы «сравана»[503], умытые луной осенние ночи, приятные, яркие зимние утра – все они оглашаются звонким колоколом «адды»; одни его слышат, другие – нет. В странах с крайне жарким или холодным климатом дух «адды» неизбежно обречен на увядание. <…> Мое сердце трепещет, когда я должен идти на «сабху», я убегаю прочь при упоминании party, но «адда»? Я не могу жить без нее. <…> Поэтому я не могу быть только ее поклонником, я должен быть ее служителем и проповедовать ее славу.[504]

Сознательно лиричный панегирик духу «адды», созданный на противоположном по отношению к Чаудхури полюсе чувствования, – сравнительно редкое явление. В конце концов, есть и другие бенгальские слова – «гултани» или «гьяджано», – которые обыкновенно означают «бессмысленную болтовню». Они предполагают наличие критического отношения к «адде», не относящегося к модерному капиталистически-колониальному сюжету «ленивого туземца». Вполне возможно, что характерный для среднего класса упор на дисциплину, преобладающий с колониальных времен, основывается не только на викторианском понятии лени, но и на существовавших ранее представлениях о том, что такое «работа» и «праздность». Как бы то ни было, даже такие убежденные адепты «адды», как Сунитикумар Чаттопадхай и Буддхадев Бозе, упоминают, что слово «адда» никогда не было популярным среди «опекунов и родителей», которые, вероятно, связывали его как минимум с пренебрежением своими обязанностями, если не с пустой тратой времени[505]. В то же время существует достаточно оснований предполагать, что в рамках бенгальской модерности «адда» предоставляла многим людям место для самовыражения, создания определенного стиля жизни в глазах других. Успех в «адде» имел также свою культурную ценность. Знаменитого бенгальского физика Сатьендру Ната Бозе (одного из авторов статистики Бозе – Эйнштейна) современники часто уважительно называли «аддар раджа» – «король „адды“». А писателя Сайеда Муджтабу Али, который и в речи, и в текстах часто использовал стиль популярного на «адде» рассказчика, почитатели наградили шутливым титулом «адда-чакрабарти», или «император „адды“»[506]. Разнообразные линии напряжения, определяющие модерное понимание в Бенгалии термина «адда», собраны в семантический диапазон, приписываемый этому слову бенгальско-английскими словарями. Вот пример из словаря 1968 года издания:

Адда – сущ. Жилое помещение; часто посещаемое место; (фиксированное или постоянное) место встречи, рандеву; место или учреждение для каких-либо занятий («ганер адда»: [ «адда» для музыкантов]); клуб; группа праздно болтающих, место их встречи или разговора; место для собраний, станция или стоянка («гарир адда» [ «адда» для автомобилей]). Адда гара – гл. поселяться (обыч. постоянно), селиться. Адда деойя, адда мара – гл. присоединяться к групповому разговору; заниматься праздной беседой с другими. Аддадхари – сущ. Владелец или главный человек в клубе; завсегдатай клуба. Аддабадж – прил. Падкий на праздные беседы с другими или посещающий клубы, где ведут такие беседы.[507]

Читатель заметит, как в этой статье следы раздражительности Нирада Чаудхури сохраняются в морализирующем описании «адды» как «праздной беседы». С другой стороны, сохранилась и претензия на «модерность», выразившаяся в сравнении с английским клубом. Санскритизированное слово «аддадхари» и фарсизированное слово «аддабадж» указывают на образ бытия, определенный темперамент или характер, связанные с корневым понятием, притом что само понятие сохраняет старый смысл: «место жительства», «место сбора», «поселение», указывая на возможную диалектику оседлости и номадологии, полный смысл которой сегодня нам уже недоступен.

Столь различные значения слова свидетельствуют о гетерогенности прошлого, связанного с практикой «адды», – институтом городской жизни Калькутты, одновременно прославляемым и осуждаемым, но в любом случае повсеместным. Было бы упрощением видеть в «адде» только пережиток древнего феодального образа жизни, рудимент сельского, догородского прошлого, сохранившийся как препятствие на пути к бенгальской модерности. Точно так же ошибкой было бы воспринимать восторженный текст Бозе об «адде» как защиту докапиталистического отношения к времени и социальности. И столь же неверно было бы слышать в прозе Чаудхури голоса призраков Лютера или Вебера. Институт «адды» сопротивляется анализу в жестких рамках истории о переходе от феодализма к капитализму. В самом деле адептами практики зачастую оказывались те же люди, которые формировали модерную бенгальскую читающую публику в Калькутте и внесли большой вклад в модерное понимание национального.

«Адда» и рождение демократической речи: генеалогия

В современном бенгальском языке слова «адда», «маджлиш» (от арабского «маджлис» – собрание, встреча, вечеринка), «байтхак» (собрание; «байтхакхана» – гостиная) и другие подобные используют почти как синонимы. Для обозначения человека, который рад быть частью «адды» или «маджлиша», могут употребить как слово «маджлишли», так и «аддабадж». Однако эта взаимозаменяемость – по крайней мере, в бенгальском узусе – явление относительно недавнего времени. В текстах XIX века «адда» гораздо реже встречается как синоним «маджлиша», чем в наше время. В текстах XIX века мне не приходилось наблюдать примеров использования слова «адда», в которых эта практика подавалась бы как заслуживающая уважения. Респектабельным слово «адда» стало в XX веке, благодаря своей связи с пространствами, где происходило формирование модерной бенгальской читающей публики.

Обычай собираться вместе для неформального обсуждения всех событий повседневной жизни – это древняя традиция в сельской Бенгалии. Она практиковалась как мужчинами, так и женщинами, только женщины собирались в отдельных общественных пространствах. Об этом свидетельствует слово «чандимандап», обозначавшее постоянное место поклонения богине Чанди, но использовавшееся сельскими старейшинами в других ситуациях в качестве места встречи. Интересно, что дискуссии об институте «адды» часто напоминают бенгальским авторам об этом древнем элементе бенгальской сельской жизни[508]. Одно из типовых пространств Калькутты, ассоциирующееся с «аддой», – это «раук», или «ровак», – веранды, пристроенные к старым калькуттским домам. Именно там собиралась молодежь квартала и устраивала свои шумные «адды». Это вызывало большое недовольство домовладельцев из среднего класса, видевших в этих буйных «аддах» угрозу своей респектабельности, особенно если в доме жили молодые женщины. Внешняя веранда была характерной чертой