Окаянная сила - Далия Трускиновская

— Не я вызываю, не я закликаю, не я заговариваю. Вызывает, выкликает, заговаривает Пресвятая Богородица — скорая помощница, своими устами, своими перстами, своим святым духом. Как любит мать дитя до семи лет и нигде не хочет без него ступить, как любит дитя мать до семи лет и нигде не хочет без нее ступить, так раба Божья Афросинья смотрела не налюбовалась бы на раба Божия Луку, и радовались бы они друг на друга, как мать на дитя, а дитя на мать любимую.

Алена набрала воздуху, свела глаза в одну точку, в сердцевину пряничного цветка, поместила там силу слов и произнесла замок на едином дыхании:

— Запираю свой заговор на святы ключи, святы замки. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!

После того Алена еще на всякий случай перекрестила пряник.

— Ну, вот он, деньги плати да забирай, — сказала она.

— Это всё, что ли? А не мало? — усомнилась стрельчиха.

— Много бы не показалось! — сгоряча отрубила Алена.

Завернутый в ширинку пряник был спрятан за пазуху. И отбыла стрельчиха, благословясь, а Алена занялась хозяйством, думая одновременно, что надо бы в другом месте пряники брать, понаряднее. И знать бы, куда пошли те доски, которые по ее указу да по Петра Данилыча приказу мастера резали.

Не успела Алена тесто на пироги завести, как ввалилась веселая Степанида. Баба раскраснелась, дверь не затворила, а захлопнула, и чуть ли не в пляс ударилась.

— Что это с тобой, Степанидушка? — изумилась Алена.

— А во пиру ль я была, во беседушке! — пропела развеселая ворожея. — Эх, да я ль пила, молода, сладку водочку!

— Оно и видно… — буркнула Алена, снова склоняясь над квашней. Тесто было не в пример тому, на болотном острове, которое, как ни мни, толку мало. Да и наладилась уж Алена с тестом обходиться.

— Сладку водочку, да наливочку! Эх, да я ль пила, молода… — Степанида набрала воздуху и пропела медвежьим голосом: — …из полуведра!

— Кто наливал-то хоть? — но ответа на вопрос свой Алена не получила.

— Эх, эх, эх, эх! — Степанида сорвалась-таки в пляс вокруг стола. — Эх, лед трещит, да не комар пищит! Это кум, да куме, да судака тащит!

Она притоптывала дробно и четко, получше теремных плясиц, и пела в лад, не теряя дыхания, и веселилась от всей души.

— Эх, кумушка, да ты голубушка, свари, кума, судака, да чтобы юшка была! — Тут Степанида остановилась и совершенно трезвым голосом сказала: — А ведь и впрямь, Алена, давно мы юшки не варили.

Алена выпрямилась, ожидая, что ей сейчас спокойно растолкуют причину веселья, но ворожея снова мелко затопотала, выпевая-приговаривая:

— Эх, юшечка, да ты с петрушечкой! Поцелуй-ка кума, да кума-душечка!

И, остановившись наконец, Степанида рассмеялась.

Алена молча смотрела на нее, склонив голову и сделав строгое личико.

— Видать, наша Авдотья пироги пекла — все ворота в тесте! — воскликнула Степанида, тыча пальцем куда-то Алене за спину. Та повернулась, но нигде никаких следов теста не обнаружила, зато хитрая ворожея обхватила ее сзади, приподняла и раскружила.

— Да ну тебя, Стешка! — завопила Алена, вытянув руки с растопыренными пальцами, чтобы и впрямь не перемазаться в тесте. — Что это на тебя накатило?

Ворожея поставила ее на пол и перевела дух.

— Ну-ка, отчищай тесто да беги в церковь! К Охотному ряду, к Параскеве Пятнице! — велела она. — Как раз к венчанью успеешь!

— А что мне в том венчанье?

— Посмотришь, как свадебную порчу наводят, — и Степанида наконец-то заговорила вразумительно. — Была я у Феклицы Арапки — и она как раз в ту церковь собиралась идти порчу напускать. А венчается сынишка Верки Огурцовой с дочеришкой Варюшки Мартыновой! И мы за то выпили, чтобы порча хорошо удалась!

— Аль тебе ту девку, Варюшкину дочку, не жалко? — удивилась Алена.

— А не жалко! — честно и даже с гордостью сообщила ворожея. — Ей ли меня жалко было, когда она матушке своей помогала мой домишко соломой обкладывать?

— Вот оно что?!

— Ну-ка, собирайся. Я и без тебя пироги в печь поставлю.

Сомневалась Алена, что подвыпившей Степаниде можно такое тонкое дело доверять, однако сняла повязанное по верхней сорочке полотенце и пошла мыть руки.

Когда она совсем уж собралась со двора, ворожея удержала ее.

— Ты, коли что, Арапке-то подсоби, — попросила она. — Старенькая уж Арапка-то, видит плохо.

— Как же я подсоблю? Ты меня свадебной порче не обучала.

— Ни к чему тебе это, — и Степанида отвернулась, всем видом показывая, что тесто для нее сейчас важнее колдовских дел. — Присмотри там за ней, коли что — уведи…

С тем Алена и отправилась в церковь Параскевы Пятницы. Причем из головы у нее напрочь вылетело, что стрельчиха за наговоренным пряником приходила, и не сказала она про это незначительное событие Степаниде ни словечка.

Появилась она там, когда венчанье уж началось. И среди множества старух, что целыми днями жили при церковке, там и кормились, только что спать на паперти не ложились, не сразу нашла она Арапку, за что очень на Степаниду обиделась.

Степанида как-то диковинно избирала, чему Алену учить, а без чего она обошлась бы. При всей силе, завещанной от Устиньи Кореленки, она-то должна была сквозь каменную стенку видеть и опознавать товарку по ремеслу. А именно этого ей Рязанка и не дала.

Феклица Арапка стояла, укрывшись за спинами, и росточку была она махонького, еще ниже Алены, и одежонка на ней стояла немалым горбом, и ручки вовсе в рукавах спрятались. Но шевелились в тех широких рукавах шустрые ручки — Арапка сосредоточенно, да еще бормоча впридачу, вязала узлы — завязывала намертво женихову мужскую силу.

Алена усмехнулась — ее собственный опыт говорил, что лучше бы спервоначалу этой силы было в новобрачном поменее. И, возможно, старуха своей ворожбой оказывает невесте на первых порах немалую услугу — ведь потом-то найдется кому порчу отделать.

Но вдруг прекратилось шевеленье в рукавах, Феклица Арапка замерла — что-то мешало ей продолжать. Она подняла ушедшую в плечи головку, показав наконец темное личико, и как-то поежилась…

Алена уловила что-то вроде холодной струйки воздуха, пронизавшей церковь. Струйка шла прямиком мимо нее к Арапке, и ее прикосновение было пока еще не опасным, а как бы предупредительным. Повернувшись туда, где был исток струйки, Алена увидела глаза…

Темные, может, и вовсе черные, под черными бровями, а волосы, упавшие на лоб, — русые, и золотая ниточка в них светится…

— Спас Златые Власы?!.

Хорошо, не в голос воскликнула это Алена, но мысль в голове не шепотом, а громом прогремела.

Однако не древний образ посылал Арапке приказ немедленно прекратить ее пакостное занятие, а вполне живой человек, росту среднего и сложения не дородного. У него, в довершение сходства, был тонкий и прямой нос, маленький красивый рот. Но если вглядеться — всё в нем было чуточку иным, брови — не дугами, а домиками, и волосы не тяжелые, гладко ложащиеся, а пушистые, и не столь глубоко запали темные глаза.