Разведи меня, если сможешь - Ника Ёрш

Боннер нахмурился, вздохнул тяжело и заговорил тоном взрослого человека, обращающегося к неразумному ребенку:

— Послушай меня, Кэтрин. Пока еще Поук. Чтобы ты там себе не придумала, как бы ни романтизировала жизнь на одну зарплату без стабильного оклада, навсегда запомни одно непреложное правило: читай каждую буковку любого документа, что тебе подсовывают на подпись. Кто бы это ни был, что бы он не сулил.

— Да, но я доверяю тебе, — пожав плечами, улыбнулась очень недовольному некроманту. — Будь на твоем месте любой другой человек, непременно вчиталась бы и…

— А если я ошибся где-то? — разозлился Адам. — В мелочах. Поставил не там запятую в предложении, и вышло буквально следующее: развести нельзя, оставить замужем. Как тебе такой вариант?

Теперь нахмурилась я:

— Почему ты все время старательно отдаляешь меня от себя? Вот этим своим поведением. Я говорю, что доверяю, а ты тут же сообщаешь, что зря. Хорошо, я прочту чертовы бумажки, уходи. Если понадобишься, я знаю, где тебя найти.

Упав на кожаное кресло, схватила листы и притворилась, что внимательно их изучаю и не вижу, что он так и стоит над душой, испепеляя меня взглядом.

— С тобой невозможно сохранять спокойствие, — наконец нарушил тишину Адам. — Я ведь говорю то, что ты и сама должна понимать лучше других. Я адвокат, а ты — моя клиентка…

— Да, я уяснила это, — перебила, шмыгнув носом. — Ты выполняешь свою работу отлично. У меня нет претензий. Буду рекомендовать тебя всем знакомым, как только покончим с делом.

Некромант устало вздохнул. Я вдруг подумала, что сейчас он просто уйдет, громко хлопнув дверью, но вышло иначе. Он сел на корточки и развернул к себе скрипнувшее колесиками кресло, придвигая его, вместе со мной, к себе.

— Какая же ты дурочка, Кэти. Впрочем, я ведь и сам не лучше, да? — Документы были безжалостно отобраны и полетели на стол. Адам взял мои руки в свои, чуть потянул вперед, заставляя смотреть на него и продолжил: — Слушай меня внимательно. Я всегда удивлялся людям, пытавшимся друг друга изменить, чтобы в отношениях стало комфортней. Считал их глупцами, как минимум, про максимум промолчу — пожалею твою тонкую душевную организацию. И вот, сам попал в ту же ловушку. Это, знаешь ли, оказалось очень соблазнительно, не устоять и начать лепить свой идеал из той, кто тебе ближе всех. Ничего сложного: там сломать, здесь отбить желание, непринужденно привить собственные привычки. Могло получиться здорово, или не получиться совсем. И тут меня ждал не самый приятный сюрприз. Оказывается, ты тоже хочешь свой идеал рядом. Чтобы не курил, не пил, не орал по пустякам, на ручках носил и двери перед тобой открывал. Что там еще? Да, Кэти, я обратил внимание на твой сморщенный носик, когда говорил очередную грубость. Так вот, к чему это все? Официально заявляю две вещи: я не хочу тебя терять — это первое. И второе — не хочу тебя менять. Оставайся всегда такой же ранимой, мягкой, доверчивой и слегка ненормальной. И будь рядом со мной. Насколько у тебя хватит терпения. Потому что сам я тоже меняться не собираюсь, Кэти. Там где хочется острить — скажу колкость, там, где пойму, что действуешь глупо — скажу об этом прямо. А когда захочу уединения — буду уходить подальше, потому что я так привык. Но зато обещаю возвращаться. Пока ты будешь ждать.

— Ты невыносим, — покачав головой, сжала его руки в ответ. — Жуткий тип, знаешь?

— Да, — не стал спорить он.

— Хорошо. Тогда скажи мне, куда ты будешь уходить? К другим женщинам?

Боннер моргнул, прищурился и ехидно улыбнулся.

— И это я невыносим? — он не выдержал, засмеялся. — Я тут душу вывернул наизнанку, а она все об одном. Ну какие женщины, Кэти? Зачем? Я уважаю себя и свой выбор. Если ты скажешь, что готова принять меня вот такого, то для чего мне другие?

Я почувствовала как щекочущее порхают в животе пресловутые бабочки. Давно забыла, каково это… А еще поняла, что пропала. Этот негодяй забрал мою свободу раньше, чем успел подарить. И пусть он не произнес ни слова о любви, но у меня от нежности помутился рассудок. Улыбаясь, словно безумная, сползла с кресла и тут же попала в крепкие некромантские объятия, чтобы быть зацелованной и залюбленной прямо на пыльном столе…

Документы я все-таки подписала, но гораздо позже, ближе к ночи, перед самым сном. А потом снова таяла в объятиях Адама, решившего переселить меня к себе в комнаты.

Утро же началось неожиданно рано, причем даже для Боннера. В его доме стали раздаваться звуки молотка и даже дрели, потом что-то упало прямо за стеной спальни — то есть в коридоре, и даже до нас донесся забористый мат с южным акцентом.

— Рабочие приехали, — сонно потянувшись, поняла я.

— Донна так заботлива, — отозвался Адам, натягивая на голову подушку. — Сколько там на часах?

— Шесть утра, — я даже усмехнулась, — это во сколько ей пришлось встать и их поднять?

— И все ради меня, — фыркнул некромант. — Сестра. Родная, мать его, кровь…

Внезапно посерьезнев, я повернулась на бок и, погладив Адама по спине, тихо спросила:

— Ты звонил своей племяннице?

Он засуетился, приподнял подушку, показал приоткрытый сонный глаз.

— С чего вдруг тебя заволновала Марианна?

— С того, что она не стала общаться с матерью, зная, что ты здесь. За это Донна и мстит, Адам. Разве нет?

Боннер поморщился, зевнул, откинул свое пуховое прикрытие и навалился на меня, целуя в висок.

— Это наши с ней разборки, Кэти, и им много-много лет, — проговорил некромант, явно намекая, чтоб я отвязалась и не лезла не в свое дело.

— Я знаю, сколько им лет. — Увернувшись от еще одного поцелуя, уже в шею, поймала взгляд Адама и, хмурясь, продолжила: — Столько же, сколько лет Мари. И ты стал ей отцом, привязав ребенка к себе, а потом уехал по просьбе Донны. Потому что из-за тебя она не могла стать ближе к собственной дочери. Уж не знаю, как она тебя уговорила, но подозреваю, давила на жалость. Только это абсурд так поступать с девочкой.

Боннер оттолкнулся от кровати, сел на ее край и размял плечи, покрутил головой в разные стороны, свел вместе и развел назад лопатки, делая нехитрое упражнение руками, отчего его татуировки двигались на коже словно живые. Потом встал, щеголяя передо мной голым задом, и ушел в соседнюю комнату.

Отвечать он не собирался, да и на теме, кажется, поставил жирную точку.

Несмотря на обиду, хотела было пристать снова, потому что во мне крепло убеждение — они все делают неправильно, но меня остановило два момента. Первый — Адам просил не менять его, а это означало, что настаивать сейчас на своем не стоит. И второе — своих детей у меня никогда не было, поэтому оставалась вероятность, что в теоретические знания закралась ошибка, и на практике в отношениях между братом, сестрой и Мари все гораздо затейливей.

От мелкой ссоры вдруг пропало настроение, а уснуть снова не давал шум в доме. Поэтому я решительно надела шорты и майку и отправилась искать пропитание. Добираясь до кухни, встретила троих мужчин в широких льняных брюках. Без верха. Они меняли полы, вскрывая старые, местами прогнившие, доски, щебетали на неизвестном мне наречии и периодом взрывали воздух вокруг громким хохотом. Мускулистые и нахальные. Заметив меня, гады заулыбались и стали провожать веселыми взглядами, так что было очень сложно строить из себя гордую недотрогу. На миг я даже задумалась, на кой мне снова серьезные отношения, когда несерьезные так и ходят вокруг, щеголяя мускулами?