Длинные руки нейтралитета - Михаил Иванов

Шторм вскоре стих, и потому экипаж шлюпки ухитрился довести её до Евпатории.

Семаков решительно взял курс на Севастополь. Команде (за исключением вахтенных, понятно) разрешили отдых. Курс был проложен на удалении от берега и даже с запасом. Командир позволил себе роскошь поспать часика два. Завтра день обещал быть хлопотным: предстояло обучение команды «Херсонеса» обращению с гранатомётами.

Матросы, однако, не торопились отходить ко сну. Новички на «Морском драконе» (а они составляли как бы не большинство) возбуждённо переговаривались между собой. Опытные матросы и унтеры вставляли по ходу беседы умные и содержательные замечания.

– Эка ж его, каково огнём полыхнуло!..

– Что там огнём, а вот взрывом дало – это понимаю, у вражины запросто киль могло сломать…

– Надо ж: с одной гранаты мало что не утопили.

– А те и пальнуть-то не сподобились…

– Это что. Вот видел бы, как мы с линкором схлестнулись. Они пальнули так, что моё почтение.

– И попали?

– Было дело. Сейчас уж не увидеть, дыру в обшивке заделали важно, да и закрасили, а ещё гранатомёт ядром помяло крепко. Щит блинчиком свернуло, станина изогнулась…

– А… того… в парусину многих ли?

– Никого. Вот Семён подтвердит: с того самого времени, как ходим на нашем «Драконе», никто Богу душу не отдал. Да глянь вот… – собеседник перешёл на шёпот, – вон тот самый унтер… его осколком достало, да спасибо Марь Захарне. Она тогда здесь была, его с того света ногтями вытащила. С тех пор он в церкве кажну неделю свечку за её здравие ставит. Ну и Зубастый содействует.

– Это чем же?

– Щиты видал, пенёк дубовый? По его приказу поставили, чтоб, значит, прислугу гранатомёта сберегать. Туда же: дуром под ядра и бомбы не лезет. И на награды бумаги не ленится написать, заметь.

– Сам с удачей, выходит, да с людьми делится.

– Поди ж ты: вот дуболом-дуболомом, а правильно сказать можешь.

– А ещё чины пробивает. При нём наш Кулак из боцманматов в боцмана выбился.

– И то верно.

Капитан первого ранга Ергомышев напросился на учебные стрельбы, имея на то причины. Он прекрасно помнил разговор о французских броненосцах и потому хотел получить полное представление о возможностях гранатометов. Правда, этот достойный офицер не попал на лекцию Семакова и, понятное дело, не знал очень многих деталей.

В свою очередь, наводчики с «Морского дракона» давали свои пояснения. Они были примерно такими:

– Ежели дело учебное, так оно куда проще. Гранатомёт с самоприцелом, ты лишь дай ему повернуться, да руки не суй куда не надо. Разнесёт цель по досточкам. В бою не забудь ствол самую чутку кверху подвернуть, иначе граната не взорвётся. Так она стеньги снесёт, паруса порвёт, а о пожаре и вовсе молчу. Коль о мишенях, целить можно и пониже, это не беда. Но лучше так, как в бою, пусть рука привыкнет. Да следи, чтоб лотки полнёхоньки были во всякое время, не забывай подгонять подносчиков и заряжающих. Вон подходим к первой, смотри ж.

«Херсонес» и вправду уже был на расстоянии поражения от первого щита. Тут уже скомандовал Семаков:

– Максимушкин, пали первым, да не забывай не только показывать, но и рассказывать.

Все до единого офицеры отметили, как стволы гранатомёта чуть дёрнулись, поворачиваясь в сторону мишеней. Начарт пароходофрегата и сам дёрнулся, промолвив вполголоса:

– Эх, нам бы самоприцелы на орудия…

Максимушкин начал объяснять тоном, скопированным с командирского:

– Вот видишь, ствол по горизонту уже навёлся, дистанция, сказать примерно, десять кабельтовых, так что вот до сих доверни, а потом…

Кое-кто из офицеров догадался глянуть на мишень в подзорную трубу. Но именно на мишень, поэтому заметить падающую с высоты двадцати сажен гранату было практически невозможно. Видно было лишь, как чудовищной силы взрыв, сопровождаемый огненным шаром, разносит щит.

Все офицеры, за исключением членов экипажа «Морского дракона», дружно ахнули, а Ергомышев не выдержал, перекрестился и выдал мнение:

– Иисусе, да подобного удара и железная броня не выдержит.

Намёк на возможное боестолкновение с французским броненосцем был более чем прозрачен. И Семаков тут же постарался охладить впечатлительного каперанга:

– Лев Андреевич, так ведь прямое попадание. В бою на этакое везение рассчитывать нельзя. И потом: для дальнейшего поражения надлежит отключать самоприцел, он-то наводится, напоминаю, на форштевень, а надобно пройтись вдоль всей палубы. И тогда промах становится более вероятным. Да вот вам пример: в нашем втором бою нацелились мы на фрегат, ему все стеньги и фок-мачту сбили, а всё одно супостат ушёл.

Начарт не упустил случай продемонстрировать в очередной раз вздорность нрава:

– Да как же вы не добили-с?

– Гранаты кончились, Степан Леонидович.

Ячменёв вспомнил разговор о размерах боезапаса и не рискнул дискутировать дальше. Семаков же не стал уточнять, что тогда гранатомёт был один, а не два, да и гранаты другие.

Неопытность комендоров и наводчиков с «Херсонеса», разумеется, сказалась, когда самоприцел отключили. Одну мишень разбили лишь с четырёх гранат, другую – с семи. Правда, носовой гранатомёт был рассчитан на шестидеся-типятифунтовки, а кормовой бил двенадцати фунтовыми. Князь Мешков отметил, что в первом случае и прямого попадания не было, а лишь близкое накрытие. Мичман Шёберг, в свою очередь, напомнил, что более лёгкие гранаты будут запасены в большем количестве и потому рекомендованы для поражения целей меньшего размера.

– …Для небольших кораблей с менее дальнобойными орудиями – то, что надо, господа. Таким и одной гранаты может хватить. Или, к примеру, добить повреждённый корабль…

При этих словах у капитана второго ранга словно что-то щёлкнуло в голове. Он понял наконец, о чём была та ускользающая мысль.

Пирогов не мог нарадоваться на новую помощницу. Он даже стал её именовать не Дашей, а Дарьей, и его примеру последовали все, начиная от медицинского персонала и кончая больными и ранеными. Девушка не только очень быстро научилась премудростям первой помощи при ранениях и контузиях, она ухитрялась чудесным образом успокаивать пострадавших, используя всего лишь доброе слово и касание рукой.

И тут Дарья сама зашла в кабинет к Николаю Ивановичу, улучив момент, когда тот в перерыве между операциями писал письмо ученику. После наипочтительнейших приветствий она скромно потупила глазки и прошептала:

– С просьбою я.

Пирогов постарался не выказать удивления и вместо этого чуть отрывисто бросил:

– Слушаю.

– Николай Иванович, мыслю, что пользу могу принести куда большую, если буду помощь оказывать прямо на укреплениях. Времени вы будете терять меньше, и выживающих будет побольше.