Последний вечер в Лондоне - Карен Уайт

– Ты пыталась поцеловать меня, – произнес он.

Я посмотрела на него, постепенно отчетливее вспоминая тот закат.

– Нет. Это ты пытался меня поцеловать.

И прежде чем я смогла отметить, что он улыбается, Колин наклонился ко мне и прижался губами к моим губам. Я не отстранилась в тот же миг из-за того, что была слишком ошарашена; из-за того, насколько приятно было ощущать тепло его губ на своих губах, его нежные руки на моей талии, ночной воздух, оседающий на наших плечах и словно подталкивающий нас друг к другу. Поцелуй становился все крепче, и я заметила, что отвечаю ему, его прикосновению, абсолютному слиянию двух соединенных в объятии тел. Я готова была обнять его за шею и привлечь ближе, но внезапно поняла, что я делаю, и остановилась, шагнув назад с такой скоростью, что чуть было не потеряла равновесие.

– Прости. Это… нет. Я не могу…

Я не могла продолжить, уже даже не понимая, почему говорила ему «нет».

– Это из-за меня? Или из-за того, что ты убедила себя, что живешь со смертным приговором?

Не отворачиваясь и выдерживая мой взгляд, он требовал ответа.

Интимность опустившихся сумерек и вкус его губ на моих губах придали мне смелости.

– Это не из-за тебя.

Он сделал глубокий вдох.

– Хорошо. – Он на мгновение замолчал, подбирая слова. – Я не пытаюсь преуменьшать то, с чем ты борешься, но я кое-что почитал, чтобы разобраться немного получше. Ты наверняка знаешь, что наличие этого гена не означает, что твоя жизнь обязательно укоротится или изменится.

В сгущающемся сумраке я смотрела на него, изо всех сил стараясь не обращать внимания на тепло, разливающееся от его слов в моей груди. Я кое-что почитал, чтобы разобраться немного получше. Как будто его это действительно волновало. Возможно, так оно и было, но только потому, что он не знал всей истории. Я тряхнула головой, словно хотела стереть его слова, стереть все, в чем я себя убедила и что стала считать правдой.

– Но так может случиться. И тогда я нанесу своим любимым ту же травму, которую пережили мы, когда умерла моя мама. Я не могу так поступить с ними. И я так не поступлю. – Я сделала шаг назад, нуждаясь в пустом пространстве между нами. – Ты не поймешь.

Его руки опустились, в голубых глазах отразились последние отблески дня. Он заговорил не сразу, но когда это произошло, он сказал не то, что я ожидала услышать.

– Этого мальчика зовут Джереми. Он был моим близнецом, и он умер от лейкемии, когда нам было по девять лет. – Он поднял с земли фонарь, который я уронила, и свистнул собак. – Пойдем. Лучше включи фонарь. Если подвернешь лодыжку, сомневаюсь, что смогу пронести тебя весь обратный путь, и мне не хотелось бы оставлять тебя здесь на всю ночь.

Сказав это, он включил свой фонарь и пошел вперед, показывая путь. Собаки вприпрыжку бежали возле него. Я поплелась за ними, затылком ощущая, как темнота идет за мной по пятам.

Лондон

июль 1939 года

Безупречную погоду в Суррее на выходные, когда проходила свадьба Софии и Дэвида, похоже, заказали вместе с приглашениями на жесткой льняной бумаге и шампанским. София уехала в деревню неделю назад, а Грэм до вечера пятницы был во Франции; он едва поспевал к ужину. Даже Прешес застряла в Лондоне из-за позднего показа и не могла появиться раньше следующего утра, вынудив Еву добираться на поезде самостоятельно. К счастью, когда она приехала, ее уже ждала машина, чтобы отвезти в Овенден-Холл.

София приветствовала ее, стоя на парадном крыльце, и Ева изо всех сил постаралась изобразить равнодушие к роскошной обстановке, окружавшей особняк. Она наблюдала подобный скучающий вид на лицах друзей Софии и без проблем сымитировала его и сыграла роль искушенной женщины. Но внутри себя она шла с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами, с трудом пытаясь представить себе, каково это: расти в подобном месте и называть его домом.

– Ты просто сияешь, – сказала Ева подруге. – Может, мне стоит позвать священника и сказать ему, что на завтрашнюю церемонию не понадобятся ни свечи, ни электрическое освещение?

София рассмеялась.

– Ты так любезна, Ева. Я выделила тебе и Прешес лучшую гостевую комнату, а ваши платья погладили и повесили в шкаф. Мама сказала, что горничная вам не нужна, раз уж вы можете помогать друг другу, но я одолжу вам Люси, если понадобится.

– Уверена, мы справимся, – проговорила Ева, сразу же занервничав от одного лишь упоминания миссис Сейнт-Джон. Как же ей хотелось, чтобы Прешес была сейчас рядом с ней.

Лакей отнес наверх багаж Евы – добротный кожаный саквояж с монограммой, из тех, которые мадам Луштак раздавала всем своим моделям по окончании третьего месяца работы, – а тем временем София, взяв Еву под локоть, повела ее к парадной лестнице.

– Мама принимает визитеров в гостиной. Почему бы тебе не пройти в свою комнату? Там ты можешь привести себя в порядок, а затем я бы представила тебя ей.

– Конечно, – произнесла Ева, кивая так, словно ждет не дождется знакомства с матерью Грэма. Они двинулись вверх по лестнице. – Она запомнила меня с Дома Луштак?

– Она не запоминает имен, но может узнать твое лицо. Ведь оно незабываемо, верно? Хотя, осмелюсь предположить, она могла этого и не заметить. Она больше смотрела на наряды.

– И кто же я такая, по ее мнению?

Остановившись на лестничной площадке, София повернулась к подруге.

– Я не хотела, чтобы их хоть что-то расстроило – отец все еще очень болен, а мать чувствует свою ответственность за свадьбу единственной дочери. – Она сделала паузу. – Надеюсь, ты не сильно будешь против, но она уверена, что вы с Прешес – школьные подруги сестры Дэвида, Вайолет – она моя третья подружка невесты. К счастью, Вайолет всегда не прочь посмеяться и считает, что хитрить нужно с юмором. Она уже сказала маме, что мы все дружим уже долгие годы.

Вместо обиды Ева почувствовала привкус облегчения.

– Я понимаю. В самом деле, понимаю.

София сжала ее ладонь, а затем пошла дальше по ступенькам.

– Я очень надеялась, что ты поймешь. Мама ужасно старомодная в некоторых вещах. Я уверена, когда она узнает тебя получше, то полюбит и примет тебя так же, как Грэм и я. Просто нужно немного времени.

Еву услышанное успокоило, но от нее все же не ускользнула мрачная улыбка Софии, когда она отворачивалась.

Спустя полчаса подруги остановились перед дверью в гостиную. София сжала руку Евы.

– Нет ничего хуже, чем пророк Даниил, стоящий перед львами во рве, правда? И он выжил.

Прежде чем Ева смогла ответить Софии, что ее слова не помогают, лакей открыл дверь, и они вошли. Три пожилые дамы, беседовавшие за чашкой чая, подняли на них глаза.

– Мама, – сказала София, подходя к миссис Сейнт-Джон. – Позволь мне познакомить тебя с одной из моих подружек невесты, Евой Харлоу.