Кармелита. Счастье цыганки - Олег Кудрин

— Она все знала, Миро.

— С чего ты взяла?

— Женщины всегда это чувствуют. Намного точней и лучше, чем мужчины!

— Неправда! Тогда бы и ты чувствовала, что я к тебе ничего не испытываю!

— А я и чувствовала.

— Зачем же тогда… ну, когда мы промокли?..

— Надеялась… Прости меня, Миро.

Миро тяжело вздохнул:

— За что тебя прощать. Я ведь сам во всем виноват. Видел же ее в театре… Мог остановить… Но почему-то не сделал этого.

— Ты же не знал, что должно произойти. Не вини себя.

— Я должен был остановить ее! Поговорить с ней! Тогда… Или раньше… А теперь… я даже не могу ее увидеть… Попрощаться с ней…

— Что бы это изменило?

— Если бы я увидел ее неподвижной и бездыханной… может, тогда было бы проще… поверить… что ее нет. А так… «обнаружены человеческие останки», «там не на что смотреть». Это все, что от нее осталось. А ведь так еще тяжелее. Правда… Так очень уж больно.

* * *

Антон уложил Кармелиту на свой топчан. А сам пошел спать на «запасной аэродром» в другом углу котельной. Перед тем, как лечь спать, попытался привести ее в чувство, легонько ударил по щекам.

— Кармелита!.. Кармелита!.. Очнись, Кармелита!..

Но девушка все не просыпалась.

Тогда Антон понуро пошел к своей постели, приговаривая:

— Мама, мама… Что же ты натворила?! И когда ж ты наконец успокоишься?

Кармелита спала беспокойно. Иногда вдруг начинала что-то кричать, взбрыкивала. Антон взял свой чистый носовой платок, окунул его в холодную воду. После этого отжал материю, встряхнул ее, разровнял и положил на лоб девушке. Кармелита сразу успокоилась и наконец-то забылась в спокойном сне.

Проснулась она под утро. Оглядела непонятное помещение, в котором оказалась. Потерла раскалывавшуюся от хлороформа голову и с недоумением произнесла:

— Что это? Где я? Кто здесь?

Антон сразу же проснулся. И чуть приподнялся в своей кровати. Увидев его, Кармелита удивилась еще больше:

— Ты? Что я здесь делаю? Ты что, опять меня похитил?

— Нет. Я тебя не похищал…

— Тогда почему?.. Что я здесь делаю?

— Тебя хотели убить.

Кармелита тихо застонала, жестом попросила его вновь намочить тряпочку, лежавшую у нее на лбу. После того, как он сделал это, она вновь заговорила:

— Убить?

— Да. Голова очень болит?

— Очень.

— Но ранений нету?

Кармелита ощупала голову.

— Вроде бы нету.

Антон хмыкнул:

— Все ясно. Значит, это был хлороформ. По всей видимости, тебя усыпили хлороформом… и оставили в конюшне.

— Где?

— В конюшне. Ее подожгли, а тебя там оставили… гореть заживо.

— Что? Конюшня сгорела? Когда в конюшне был пожар? Я ничего не помню…

— Дотла. Она сгорела дотла. Когда я тебя утаскивал оттуда, то уже понимал, что ничего спасти не удастся.

— А лошади?

— Тебя сейчас волнуют лошади?

— Конечно. Лошадь — это как член семьи.

— Ладно, с ними все в порядке. Я успел выпустить их из конюшни. Собственно, это вообще было первое, что я там успел сделать. Тебя уж потом вытаскивал.

— А как же я? Я ничего не помню.

— Ты лежала в уголке. Заботливо присыпанная сеном. Хорошо, что огонь не дошел туда. Сено бы мгновенно вспыхнуло. А так вот… практически целенькая.

— Ты? — Кармелите трудно было поверить в то, что она слышит. — Ты кинулся в огонь и спас меня, да?

Антон вспомнил всю долгую и непростую историю взаимоотношений с этой девушкой. И пришел к выводу, что она действительно имеет некоторые основания не доверять ему.

— Да уж. Такое благородство… Такое самопожертвование… Знаешь, как-то сам себе удивляюсь.

— И принес меня вот сюда?

— Ну точнее, не принес, а привез. Хорошо бы я смотрелся, если бы я тебя… в таком состоянии через весь город тащил. Поймал тачку. Так что приехали мы сюда с комфортом.

— А что же ты сказал водителю?

— Да так… говорю, сестренка набралась… чуть-чуть перебрала.

— Ха-ха, сестренка…

— Не вижу поводов для смеха. Если ты и впрямь дочь Астахова, то вроде как сестренка. Только сводная, сильно сводная…

Девушка замолчала. Казалось, самому факту, что ее спас Антон, она изумилась больше, чем пожару.

— Ну и жизнь. Никогда не знаешь, чего ожидать. Ты меня спас. Жизнью рисковал. И совершенно бесплатно… Наверно, после Палыча и его книжек в этой котельной очень уж хорошая аура.

— Зря смеешься. Это так, — сказал Антон совершенно серьезно. — И книги его с философской полочки за год я все перечитал. Многое понял.

— Что ж… Спасибо тебе большое.

— Да не за что, сестренка.

Кармелита посмотрела на часы и в ужасе хлопнула себя по лбу:

— Постой, это что, уже утро?

— Да.

— Так что же мы тут сидим, как дураки. Там же, в Зубчановке, все волнуются. Нужно же срочно рассказать всем, что со мной все в порядке.

Кармелита попыталась вскочить с постели, но у нее закружилась голова, и она села обратно.

— Подожди немного, — успокоил ее Антон. — Тебе нужно еще остаться здесь, чтобы прийти в себя.

— Да нет-нет, нормально все. Им нужно срочно позвонить. Просто представь себе, что они сейчас испытывают. Конюшня обуглилась, Кармелита пропала. Все же думают, что я сгорела в конюшне.

— Конечно. Ты обязательно позвонишь, только… чуть попозже. У меня есть кое-какие мысли… Доверься мне…

Кармелита посмотрела на него со всевозрастающим подозрением.

— Та-а-ак, начинается! В прошлый раз, когда мы с тобой оставались наедине, помнится, ты уже что-то хотел от меня?

— Помню. Но это было в другой жизни.

— Тогда объясни мне, в чем дело?

— Хорошо. Какое-то время никто не должен знать, что ты жива.

— Почему?

— Потому что твоя жизнь в опасности. Понимаешь? На тебя охотятся. Поэтому твоя безопасность сейчас в одном. Чтоб никто не знал, что ты жива. И что ты здесь.

Вчера на сцене, делая предложение, Сашка чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Но как же быстро все это счастье провалилось в тартарары. Его побег из конюшни обернулся пожаром и гибелью Кармелиты. Конюх никак не мог успокоиться. И утешить его не могли ни водка, ни Марго.