Кармелита. Счастье цыганки - Олег Кудрин

Люцита опять проснулась. Захотелось набрать в грудь побольше воздуха. Она то ли вздохнула, то ли зевнула. И после этого ощутила какое-то безмерное счастье, казалось, заполнившее всю ее грудь вместе с воздухом. Люцита вдруг поняла, что с Рычем все будет в порядке. Он точно выживет.

Вот только Олеся. Что с ней? И почему она приснилась в таком странном виде?

* * *

Новость о пожаре вспыхнула так же внезапно, как и сам пожар. Конюшня сгорела дотла. Спасать уже было нечего. Пожарные, «скорая» и милиция приехали одновременно, одной бригадой. Первой уехала «скорая». Потом — пожарники. А вот милиция задержалась надолго, особенно после того, как на пепелище были обнаружены человеческие останки. Их сложили в черный полиэтиленовый мешок и отвезли в судмедэкспертизу.

Баро все требовал, чтобы ему разрешили посмотреть на то, что осталось от доченьки — Кармелиты.

Но его не пустили. А Астахов стоял молча. Только ногти его впилась в ладони так, что выступила кровь.

Зубчановка погрузилась в мрачную тишину.

Да, невеселым получилось примирение Баро и Земфиры. Они вдвоем да еще Астахов сели в гостиной дома Зарецкого. Взяли графин вина, чтобы легче было пережить нежданно обрушившееся горе.

— Это я во всем виноват. Я! — мрачно сказал Баро.

Земфира не знала, что ему можно сказать, поэтому просто взяла его руку и начала ее поглаживать с материнской нежностью. А Астахов сказал с мужской жесткостью:

— Рамир, я прошу тебя, перестань… не надо так говорить.

— Что ж не надо? Я ей слишком много позволял. Зачем я ее разрешил жить на конюшне, зачем?!

— Мы вместе… пытались… уговорить ее вернуться в дом. Ну что мы могли сделать?

— Да, я должен был просто запретить ей. Понимаешь?! Должен был! Сено, дерево — достаточно одной искорки, чтобы все сгорело.

— Баро, одни запреты все равно никогда ни в чем не помогают. Ну ты ей запрещал когда-то встречаться с Максимом. И что из этого вышло?

— Ничего хорошего…

— Вот именно. Так и сейчас. Рамир, ты ни в чем не виноват…

— Да уж, — сказал Баро, тяжело вздохнув. — Что уж теперь об этом говорить? Нашей девочки нет в живых… Нет… — На глаза его навернулись слезы.

Но вот Астахов не позволял себе так быстро впасть в отчаяние:

— Я прошу тебя… Рамир, не нужно. Ну погоди! Ведь еще не установлено, что… умерла именно… Кармелита.

Баро поднял на него вопрошающие глаза:

— Погоди… Неужели могут быть какие-то сомнения. Если это не Кармелита, то кто же еще это может быть?!

— Ну… Я не могу тебе точно ответить на этот вопрос. Но повторяю, пока не установлено, что это была Кармелита.

Зарецкому очень хотелось поверить в то, что его дочь жива. Но потом он вспомнил о другом чуде — воскресении Рубины и подумал, что два таких невероятно счастливых события в одном месте за два года произойти не могут, нельзя тешить себя бессмысленными надеждами. Нужно просто свыкнуться с наихудшим.

— Нет, Коля. По-моему, просто глупо так предполагать. Подумай сам, кто бы это мог быть, а? Все наши были в театре. А Кармелита все последнее время жила на конюшне. И из театра ушла незадолго до представления. И опять же… Если останки не ее, то где же теперь Кармелита. Почему она не придет сюда, не обнимет нас?

— Я не знаю, что тебе сказать, но… мне кажется, мы не должны исключать такую возможность, что это был кто-то другой. Мало ли что бывает в жизни. Может, просто какой-то случайный прохожий, хороший человек, увидел, что пожар. Не смог спокойно пройти мимо, перелез через забор и попытался остановить огонь…

Несчастный Николай Андреевич! Он даже не предполагал, насколько близок к истине в своем предположении о «хорошем человеке». И уж никак не мог подумать, что этим хорошим человеком была его любимая Олеся…

— Да нет же, Коля, нет. Брось. Это все пустые надежды. Кармелита мертва. И мы ничего не можем с этим поделать.

Только Астахов все не сдавался:

— Рамир, пока экспертизой не подтверждено, что это была Кармелита, я в это не верю. Ты слышишь меня? Повторяю: я в это не верю!

— Не надо никакой экспертизы, — сказал вдруг Баро.

— Почему?

— Не хочу, чтобы лишний раз тревожили тело нашей доченьки. Ради чего? Ну дадут тебе бумажку… Бумажку с печатью, где будет написано, что это… была Кармелита. И что, тебе от этого станет легче?

— Нет. Легче мне не станет. Станет труднее. Но будет, по крайней мере, определенность.

У Астахова зазвонил телефон. Он нервно нажал кнопку связи:

— Да… Да… это я… погодите минуту! — повернулся к Баро. — Рамир, это… взрывники, которые готовят все к взрыву катакомб… Я, наверно, отменю… Сейчас не до них…

— Нет, — ответил Зарецкий. — Пусть дальше готовят. Не надо ничего отменять. Кармелита очень хотела, чтобы эти катакомбы были уничтожены. А воля покойного — закон!

— Ты прав, Рамир. Не будем ничего отменять. — Астахов вновь поднес трубку к уху: — Алло, вы слышите меня, да? Все остается в силе. Действуйте, как договорились. Готовьте все к взрыву как можно быстрее.

* * *

А в том же доме Зарецкого только в одной из других комнат горевали Миро и Соня. Хотя, наверное, вообще «горевали» не совсем правильное слово. Потому что Миро просто находился в каком-то оцепенении. Он сидел в кресле напротив камина и молча, со злостью смотрел в огонь. Соня ходила за его спиной и в конце концов тихонечко обратилась к нему:

— Миро…

Но он не дал ей договорить фразу до конца:

— Соня, ты… пожалуйста, не говори сейчас ничего. Хорошо?

И она замолчала, а Миро продолжил:

— Я сегодня… потерял самого близкого на свете человека.

— Так это Кармелита?! Та женщина, которая…

Миро жестом попросил ее остановиться. Соня опустила голову. А он вновь заговорил, глядя куда-то в пустоту:

— Я ведь… почти смирился с тем, что мы никогда с ней не будем вместе… Я думал, что… могу себя заставить о ней не думать…

— Почему, Миро? Почему ты не боролся за нее? Из-за Максима?

— Сначала из-за него. Потом… из-за того, что… был Максим… да. Но что говорить об этом?.. Сейчас абсолютно все равно. Знаешь, мне кажется, я только теперь начал понимать, что мне достаточно было просто знать, что она есть на свете, что живет рядом, что у нее все хорошо.

Соня понимающе кивнула, глядя на него грустными глазами:

— Да… Так бывает. Просто знать, что есть такой человек, и ничего больше не нужно.

— Я ведь так и не успел ничего ей сказать. Думал, что нельзя… или успею… Но вот не успел…

У Сони на глаза навернулись слезы: