Мир вечного ливня - Дмитрий Янковский

Странно все повернулось — мы вышли из такси не где-нибудь, а у северного входа на ВВЦ, как раз напротив студии, куда Катя водила меня в первую встречу.

— Слушай, можно вопрос? — обратился я к ней.

— Ну?

— Та история с Аликом… Ты все выдумала про аппендицит? Только честно. Это тебя Веник заставил припахать первого встречного на халяву?

— Дурак ты, — холодно ответила она. — Меня выперли из фирмы после этого случая.

— Веничка?

— А кто же еще?

— Вот гад…

Правда, злиться было бессмысленно, я уже это понял. Трудно оказаться совсем в другом мире, не в том к какому привык. На войне было естественным, когда побеждало умение, твои личные, наработанные качества, сила, ум, ловкость, умение делать что-то лучше чем остальные. Здесь же все оказалось иначе. В этом мире побеждает не реальное умение, а способность уверить человека с деньгами, что эти деньги надо отдать именно тебе, а не кому-то другому. В ход идут и преувеличение, и прямая ложь. Качество конечного продукта при этом не учитывается, поскольку главный момент в работе — изъятие денег у клиента. После этого сакрального акта работу можно вообще не делать, она теряет всяческий смысл, но ее делают, просто чтобы предъявить что-то на оплаченный счет. И если на войне реальность можно было назвать миром умений, то здешний мир по праву носил звание мира пиара. Продажа здесь осуществлялась не путем демонстрации функций, а путем их беспардонно наглого перечисления.

Используя пиарные мощности средств массовой информации, всякий продюсер мог любого выгнанного из Гнесинки гея, как правило, собственного любовника, объявить лучшим голосом России, а сляпанный на коленке копеечный фильм назвать блокбастером и шедевром кинематографа. И люди пойдут смотреть и слушать, они ведь в большинстве своем добрые и доверчивые. Они, как правило, особенно в глубинке, ничего круглее ведра не видели и слаще редьки не пробовали, им покажи любого, кто попадает в ноты лучше, чем Федя-гитарист, так они и поверят, что он лучший музыкант. Они ведь не слышали «Пинк Флойд» и «Резидентс», а «джаз» для них и вовсе слово ругательное.

Мне вдруг неистово, до боли, до рези в глазах захотелось, чтобы было иначе, чтобы люди могли зарабатывать на чем-то полезном, на действительно талантливом, необычном. Чтобы для этого не обязательно было производить тонны дерьма. Как-то все-таки криво устроен мир. Даже сны у меня кривые — про войну. Хотя в них, пожалуй, лучше, чем в этой поганой реальности. Вспомнились стихи Виктора Цоя:

А мне приснилось: миром правит любовь,

А мне приснилось: миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда.

Я проснулся и понял — беда…

Беда… Пока миром правят Венички-Ирокезы — беда. А изменить я ничего не мог, да и никто бы не смог, потому что сам мир для этого должен коренным образом измениться. Что-то в нем явно не так, в этом мире, какой-то изъян. Но, может, просто должны родиться другие люди, которым дурно сделанный товар не скормишь, которые просто не станут его есть — лучше умрут.

— Да не грузись ты так, — Катя отвлекла меня от невеселых раздумий.

— Что?

— Ты из-за Веника загрузился?

— Да.

— Забей, — Катя беззаботно махнула рукой. — С уродом свяжешься, все будет по-уродски. Лучше от них держаться подальше.

— Уж не знаю… — я и правда не знал.

— Да расслабься ты, мы же гуляем!

— Ну ладно, а где ты сейчас работаешь?

— В газете.

— Агентом по продаже рекламы?

— Гонишь? Журналисткой!

— Оп-па! — я сразу повеселел. — Серьезно, что ли?

— Ага.

— И в какой газете?

— Ну… — Катя на секунду замялась, словно не журналисткой работала, а стояла на Тверской в ожидании очередного клиента. — В «Мегаполисе».

— Серьезно, что ли?

Вообще-то я был в шоке. «Мегаполис» — дрянная бульварная газетенка с материалами о вампирах, призраках и людоедах.

— А что такого? Башляют нормально, — пожала плечами Катя.

— И это главное?

— По-твоему, я должна с голоду умереть?

И снова она была права. В мире, где правят Венички-Ирокезы, не нам, смертным, выбирать правила. Наша доля ходить по клеткам, которые они нарисуют.

До Ботанического сада мы добирались через ВВЦ Фонтаны уже не работали, хотя, по случаю погожего дня, свободный от работы народ бродил между павильонами, наслаждаясь прощальным приветом прошедшего лета. Мне стало грустно. В небе над нами летели и летели серебристые паутинки.

— Лето проходит так быстро, — сказала Катя. — Словно случайный прохожий. Память похожа на выстрел. И на охотника тоже.

— Чьи это стихи? — удивленно спросил я.

— Мои, — ответила Катя.

— Так ты и стихи пишешь?

— Почему «и»? Я над этим большую часть времени парюсь.

— Да ну, — я улыбнулся на всякий случай, подозревая какой-то розыгрыш.

Стих показался мне вполне профессиональным, такой обычному человеку не написать. Это вам не «дай мне полчаса, ты увидишь чудеса, дай мне пять минут, и увидишь что-нибудь». Надо же — «память похожа на выстрел»… Надеюсь, снайпером она не служила.

— Точнее, я пишу песни, — поправилась Катя.

— Для кого?

— Для себя.

Последнюю фразу сказала, как отрезала. Закрыла тему. Честно говоря, я не понял, что тут такого. Ну, пишет и пишет… Я вон тоже взялся дневник вести. Кого волнует, какое у людей хобби? И вдруг мне стало ясно, что, как бы ни сложились отношения с этой девушкой, они не будут простыми. Даже если не сложатся вообще, это все равно не будет просто. От нее не уйдешь, хлопнув дверью. Почему я так решил? Хрен его знает… Боевое чутье. Было в ней что-то от хорошего бойца. Если совсем откровенно, то она показалась мне больше бойцом, чем Искорка. Вот не захотела продолжать тему — и все. Искорка бы хоть придумала объяснение.

На территорию Ботанического сада мы попали не через центральный вход, а через дырку в заборе. Дырка была хоженая — погнутые прутья, когда-то выкрашенные черной краской, блестели, истертые тысячами хватавшихся рук. Дальше тянулась тропинка, а когда мы прошли по ней метров десять, стало видно как за крохотным прудиком дети играют в бадминтон пластмассовыми ракетками.

— Ты здесь был? — спросила Катя.

— Нет. Но, кажется, тут неплохо.

— Хочешь, я тебе Крым покажу?

— Модель, что ли?

— Нет. Здесь есть тонкое место между мирами. Читал Крапивина? Отсюда до Крыма метров сто, а если на юг, то тысяча восемьсот километров.