Асы и пропаганда. Дутые победы Люфтваффе - Юрий Мухин

Сделаю разъяснение. Немецкие истребители старались подойти к нам на близкое расстояние и только тогда открывать огонь из своих пушек, так как Ил-2 имел броневую защиту жизненных центров самолета и поразить его можно было только с близкого расстояния.

«Мертвое пространство» – это такое положение самолета, когда нельзя стрелять по противнику, так как он находится вне обстреливаемой зоны. Это происходит вследствие того, что турельная установка, на которой установлен крупнокалиберный пулемет, имеет ограниченный угол стрельбы. Чтобы увеличить угол стрельбы, необходимо четкое взаимодействие летчика и воздушного стрелка. Летчик эволюциями самолета дает возможность стрелку вести огонь, не допуская захода вражеского истребителя под «хвост» машины.

Опасность всегда страшна своей неожиданностью. Когда в «мертвом пространстве» нашего самолета оказался «мессершмит», а летчик на мои команды не реагировал, мне стало ясно: конец. Тогда я решился на немыслимое – стрелять через фюзеляж собственного самолета, как, читал когда-то в газете, поступил стрелок-радист бомбардировщика. Да, можно перебить тяги рулей, и тогда самолету один черт хана. Но раздумывать было некогда. Все произошло мгновенно. Я прошил пулеметной очередью фюзеляж своего самолета. Зиянбаев тут же среагировал, посчитав, что самолет достала очередь не замеченного им немца, моментально скользнул влево. Это нас спасло: короткая очередь «месса» нас не задела, но зато он напоролся на мою. Это была длиннющая очередь отчаяния, от которой пулемет захлебнулся и отказал, а немец, перевернувшись на спину, устремился к земле.

Только сейчас возле нас появился «ЛаГГ»-одиночка, но дело уже сделано.

Что я перечувствовал в те секунды? Сложно ответить. Что может чувствовать человек, вернувшийся, можно сказать, с того света и отправивший туда вместо себя противника? И тут же, с ужасом посмотрев на изрешеченный фюзеляж собственной машины, решил проверить, не задеты ли тяги рулей: при пилотаже они могут легко оборваться, и самолет свалится на землю.

Я раскрыл «райские ворота» (так шутя мы называли бронированные створки, прикрывавшие кабину стрелка) и полез смотреть тросы. К счастью, все оказалось в порядке, и я вернулся в кабину.

Сели благополучно на своем аэродроме. Зиянбаев зарулил на стоянку. Вылез из кабины вслед за Мансуром. Мы посмотрели друг на друга и на развороченный фюзеляж самолета.

– Что, хороша прекрасная маркиза? – спросил Мансур, и мы побрели на КП. У входа стоял командир.

Зиянбаев доложил о выполнении задания, а я не очень связно – о «мертвом пространстве», поврежденной машине, «мессерах».

– Ничего, машину исправим, – похлопал меня по плечу командир».[213]

Как видите, в ходе боя и у Лютьенса, и у Литвина возникла необходимость пойти на риск гибельного повреждения боевой техники. Лютьенс не решился, морально сдался и погиб, погубив линкор с командой, а Литвин не сдавался, пошел на риск и этим спас себя, командира и самолет.

Но закончим с Гансом-Ульрихом Руделем. Еще раз скажу, что очень жаль, что те две березки, в которые он врезался в грозу летом 1941 года, оказались такими маленькими, но он был храбрец, и есть справедливость в том, что он, храбрый немецкий солдат, все же выжил в ту войну.

Военная пропаганда лжет очень часто, и с этим ничего поделать нельзя. Но есть случай, когда она говорит правду, а подавляющая часть людской массы уверена, что она лжет. Парадокс! Откровенную брехню толпа воспринимает как святую правду, а правду о том, что на войне нужно быть храбрым (да и в мирной жизни это нелишне), обыватель считает наглой ложью.

Война – дело очень специфическое, на войне поведение, обычное в мирной жизни, может оказаться самоубийственным. Да, храбрость в бою не гарантирует жизни, но она, безусловно, способствует выживанию больше, чем трусость, которая, собственно говоря, никогда ничему не способствует.

Вернемся к книжке «Эрих Хартман – белокурый рыцарь Рейха» американцев Р.Ф. Толивера и Т. Д. Констебля. Эта биография официально лучшего аса той войны (352 победы), надиктованная им самим, заставляет по-иному взглянуть на некоторые аспекты войны в воздухе.

В предисловии американцы хвалят Хартмана: «Источники силы Эриха Хартмана – …воспитание в духе свободы, естественное мужество… Он был отличным спортсменом и приверженцем честной игры… Его религией была совесть… Таких людей можно назвать религиозными. Или вы можете назвать их джентльменами»[214]. В этой характеристике, в принципе, нет ничего удивительного – и наши летчики, знакомясь со сбитыми ими немцами, тоже отличали ненормальность отношения немцев к войне как к спорту. Когда Андрей Сухоруков подробно расспросил Н.Г. Голодникова о немецких летчиках-истребителях, то и тот отметил это:

«А.С. Известно, что у немцев группа истребителей часто делилась на аса и его «команду обеспечения и прикрытия». Насколько часто немцы применяли этот метод и какие, на ваш взгляд, есть недостатки у этого метода ведения боя?

Н.Г. В первую половину войны немцы очень широко применяли тактику «один-два бьют, а шестеро их прикрывают». Было такое и в конце войны, но значительно реже.

Из самых известных немецких асов, работающих с «группой прикрытия», у нас на Севере был Мюллер[215].

Потом, когда Люфтваффе стали испытывать серьезную нехватку истребителей, то они от этого метода были вынуждены отказаться. Уж очень он затратен по количеству задействованных машин. Ведь летчики, занятые на прикрытии аса, уже ничего другого делать не могут.

Вот атакуют они наши «бомберы», мы, естественно, прикрываем. Мы когда поопытнее стали, с группой прикрытия уже не связывались, а сразу организовывали атаку на аса. И тут же вся его команда бросает бомбардировщики и атакует нас, а нам только это и надо. Наша-то основная задача «бомберов» прикрыть, и получается, что немцы своей тактикой сами помогают нам ее выполнить. Конечно, личный счет таким методом, с помощью команды, можно «настрелять» астрономический, но с точки зрения стратегии этот метод порочен.

Вообще-то этот метод можно применять, но только если у тебя серьезное численное превосходство, точно так же как и свободную охоту. Мы ведь тоже под конец войны стали много на свободную охоту летать, у нас было численное преимущество, и мы могли себе это позволить. Идем четверкой, как правило, на бреющем полете. Уже знали, где коммуникации проходят, где транспортные самолеты летают. Подходим, ударили и сразу уходим. Когда нас мало было, на свободную охоту не летали.