У - Эрленд Лу

Сегодня опять вернулась чудовищная жара. Ребята работают мало или бастуют. Эгиль пришел в себя. Он стал более вменяемым. Но по-прежнему слаб. Он лежит в тенечке, а другие за ним ухаживают. Он не отказывается от кофе и курит. Хороший знак. По его словам, забравшись в джунгли, он почувствовал себя на грани безумия. Странное было ощущение. Его мучила жажда, было нестерпимо жарко, и голова плохо соображала. Наконец до него дошло, что он куда-то не туда забрел, и тогда он присел, чтобы собраться с силами. Он читал взятую с собой книгу. Сборник стихов Туа Фарсстрем «После ночи, проведенной среди лошадей». Автор — финская поэтесса, получившая впоследствии литературную премию Норвежского совета. Тогда мы этого еще не знали. Но теперь знаем. Страшно хорошие стихи… Тут вдруг Эгиль почувствовал, что эти стихи содержат карту острова Мануае, он встал и пошел, как показывала карта. Понятно, ничего хорошего из этого не могло получиться. В результате он еще больше заблудился в джунглях. Но все равно он твердо и нерушимо верил, что в стихах содержится карта. Он был не в себе, но не сознавал этого. Это было что-то страшное. Стихи могут содержать в себе многое, но они никак не могут быть картой. Теперь-то Эгиль это уразумел.

Я даю Эгилю попить водички и утешаю. Говорю, что с кем, дескать, не бывает! Эгиль говорит, что он хочет домой. С него хватит. Мало того, что он чувствует себя разбитым, у него еще и волдыри на ногах. Волдыри образовались, потому что он расчесал комариные укусы. Если их не обработать, это может очень плохо кончиться, но я смазал ранки бактробаном и говорю ему, что надо поспать. Эгилю кажется, что я не принимаю его всерьез. Если он отрежет себе ногу, тогда мы поймем и начнем относиться к нему по-человечески. Зря мы думаем, что он побоится отрезать себе ногу. Перед безногим открывается море разных возможностей, говорит он. Можно ковылять так, можно опираться на палку, сделать себе протез, научиться водить инвалидную коляску. Жизнь для него на том не кончится. Я говорю ему, что домой нам пока еще собираться рано. Так что давай-ка, мол, выбрось чепуху из головы! И чем скорее, тем лучше.

«Ну, если уж не домой, тогда хотя бы в больницу», — стоит на своем Эгиль. В больнице есть ларек, и туалеты, и холодильник, и девушки, девушки. Правда, с девушками что-то там такое связано, но Эгиль не может вспомнить, что именно. Интересно, а что там в них было такого особенного? Коленки, что ли? Круглые такие, мягкие коленки? Эгиль трогает себя за колени, проверяя, так это или не так. Но, похоже, чувствует, что вроде бы нет, коленки — не то. Должно быть, что-то другое. Вот уже несколько недель мы тут не видели девушек. Как-то непривычно. Вообще такое бывает, только когда война. Эгиль хочет в больницу. На Раротонгу. Если начальник порта Том еще раз заглянет к нам, Эгиль может отправиться с ним, предлагаю я. Эгиль кивает. Он уже воображает себе, как это будет. Он лежит в больнице, и там у него молниеносно закручивается роман с хорошенькой сестричкой — красотка каждый день приносит свежий венок из орхидей и вешает ему на шею, а затем спрашивает, не нужно ли ему чего-нибудь. Когда никто не видит, они целуются и занимаются сексом средь бела дня, когда ее начальство думает, что она натирает ему мазью ногу. Когда их роман обнаруживается, ее переводят на другое отделение, но роман все равно продолжается по пневматической почте. Интимные записочки, вложенные в специальные футлярчики, мчатся по трубопроводу через всю больницу. И конца этому не видно. Сотни писем, полные признаний и неутолимой тоски. Наконец она заходит к нему в палату и, положив ему на лицо подушку, словно шутя, прижимает к его лицу, или же (поскольку в таких случаях всегда происходит одно из двух) они в четыре руки поднимают умывальник, пробивают стену и сбегают, как индейцы, в джунгли и, поселившись там, живут, питаясь дикими плодами и любовью.

Я понял, что Эгиль хочет вернуться домой. Ему нужны цивилизация и привычные условия жизни. Пожив на безлюдном острове, ты начинаешь легче подмечать то хорошее, что есть в обыденной жизни. Дома мы стремимся на необитаемый остров. На необитаемом острове нас тянет домой. Это срабатывает безотказно и точно, как банк. Это — закон. По сравнению с ним закон Ома — детский лепет!

Я спрашиваю Эгиля, о чем он мечтал в Тронхейме.

— О солнце и море, — отвечает Эгиль.

— Ну, вот видишь! — говорю я ему.

Эгиль молча кивает. Он подбирает с земли камешек и лениво бросает в краба-отшельника на пляже.

— Так ему! Пускай получает по заслугам! — говорит Эгиль.

Иногда получаешь облегчение, выплеснув свою агрессию на более слабого. А иногда и это не помогает.

Я изучаю медвежью ступню. Она не помещается под микроскопом, поэтому я отскоблил от камня несколько крошек и положил их на предметное стеклышко. Каменные крошки не пропускают света. Перед глазами у меня только темные пятна. Если в них и сохранилась какая-нибудь ДНК, то природа постаралась ее надежно спрятать. У природы на это есть много хитростей. Ее нельзя прочесть, как открытую книгу. Для этого требуется специальное оборудование. Мой микроскоп недостаточно специален. Я-то надеялся зарисовать медвежью спираль ДНК в своем дневнике, раскрасить ее со всем возможным старанием, но придется довольствоваться тем, чтобы только на нее посмотреть. Фантазия у меня работает хорошо. Перед моим внутренним взором возникают спирали ДНК, красивые и удивительные. Я легко могу установить, из Южной ли Америки или еще откуда-то поступил этот генный материал.

Хотя день в самом разгаре и стоит жара, все настроены более активно и производят более экстравертное впечатление, чем обычно. Ингве предлагает поиграть в футбол, но большинством голосов его предложение отвергается. Слишком уж много беготни и усилий. Лично мне играть в футбол не особенно хочется, хотя я в общем-то умею владеть полем. Вместо футбола мы ставим волейбольную сетку из москитных пологов. Мы освободили площадку и принялись играть пара на пару. Я играю на пару с Ингве, он всегда чрезвычайно серьезно относится к игре и спорту. Он любит устанавливать правила и принимать за всех решение. Наверное, это семейная черта. Когда он не выигрывает, с ним трудно ладить. Эгилю достается роль зрителя. Как выздоравливающий, он полеживает, устроившись на опушке. Наверное, так даже лучше, потому что, если не считать Ингве, он среди нас самый азартный игрок и одинаково сильно переживает, когда проигрывает и выигрывает.

Мии и Туэн сидят в сторонке, слушают по портативному радиоприемнику круглосуточно вещающий на островах Кука религиозный канал, непрерывно передающий псалмы, и посматривают на нас. Я рассказал им про найденную окаменелость и теперь рассчитываю, что они взглянут на нас другими глазами, чем раньше. Выполнив часть научной работы, мы с чистой совестью можем немножко отдохнуть за игрой в мяч. Во время передышки, когда я пил кокосовое молоко, ко мне подошел Мии и спросил, не найдется ли у меня какой-нибудь книжки. Он, к сожалению, захватил с собой только одну книгу, сборник проповедей местного священника, ее он перечитал уже два раза, и сейчас ему скучно. Я показываю ему ящик с нашими книгами, и он моментально отыскивает в нем «Библейский код» — спекулятивную поделку, Мартин смеха ради купил ее в аэровокзале Франкфурта. Я жутко раскаиваюсь, что не убрал куда-нибудь эту книженцию, прежде чем ее обнаружил Мии. Один еврейский математик открыл, что в Библии содержится потаенный код, в ней самым хитроумным способом закодировано все, что было раньше и что случится в будущем. Достаточно, например, компьютеру выбрать из текста каждую сотую букву, или каждую тысячную, или какую там угодно еще по счету через любой интервал — и, бац, получаешь предсказание о том, когда подстрелят какого-нибудь государственного деятеля, когда начнется страшная война или весть о том, что мы семимильными шагами приближаемся к концу света. И, конечно же, этот математик проделал ту же штуку с «Войной и миром» Толстого и не нашел там ни единого предсказания. Следовательно, Библия закодирована. Увлекательная, в своем роде, мысль — доказательство существования Бога для тех, кто в нем нуждается, но если ты верующий, но не очень начитанный человек, то для тебя это совсем неподходящая книга. И вот Мии ее нашел, а у меня не хватило духу вырвать книжку из его рук и сказать, что такое чтение не по его уму. Чтобы как-то компенсировать вред, я вручаю ему в придачу номер «Арены», где, как я знаю, есть картинки с обнаженной натурой и тест на средства, помогающие в сексе. Всегда надо стараться уравновесить вещи. Перебор в одном направлении всегда вреден. А я знаю, что и Мии, и Туэн получат удовольствие от цветных разворотов «Арены». Я уже слышал их комментарии. Они были не менее грубыми, чем наши. Только упаковка другого сорта.