Механический хэппи-лэнд - Рэй Брэдбери

Ахмед взглянул на него, и действительно!

Великий Гонн, словно сгорая в незримом пламени, размахивал руками и ногами, которые истончились до костей и костного мозга. Там, где грудь выпирала балконом, теперь торчали ребра. Подбородок заострился, как меч, нос – бритва, губы – восковая ухмылка поверх предсмертного оскала.

– О, великий Гонн, остановись! – взмолился Ахмед.

– Я – кладбищенский бог. Мне помогут лишь живая плоть и кровь да мечты человека. Я, кит, превратился в карпа, в мелкую рыбешку. Кто меня спасет?

– Гонн, о, Гонн! – Мальчик мучительно подыскивал слова. – Я!

– Ты?! – вскричал Гонн. – Ты хорошо усвоил первый урок?

– Да! – завопил Ахмед.

И тут лицо Гонна залилось румянцем, пунцовыми огоньками, сморщивание прекратилось, его кости, ребра обтянула омоложенная кожа.

– Как ты решился!

– Ведь я один-единственный бодрствую! Ты видишь кого-нибудь еще? Я здесь, Гонн, но они ведать не ведают, что я есть! О, разрази, испепели глупцов, Гонн!

И Гонн стал еще весомее. Его уста сомкнулись, сокрыв зубы. Его запавшие глаза засияли под налитыми веками.

– Так ты хочешь стать божеством, подобно Гонну, быть преданным забвению и, возможно, раньше срока умереть?

– Почему бы нет?

– Отважный мальчик!

– Нет, всего лишь безумный!

– В безумии – отвага! Твое безумие – пища. Откорми меня!

Мальчик схватил Гонна за руку. Гонн – воздушный шар – стал подниматься.

Ахмед глазел на свою руку, зажатую в кулаке недужного, но выздоравливающего божества.

– Получилось!

– Да! – хохотнул Гонн. – Молитва возводит в воздухе могучую твердыню!

– Я никогда не молюсь!

– Еще как молишься! Ты, возносящий завтрашние молитвы!

Ахмед пристально вглядывался в гнетущие дюны и засыпанные развалины.

– Научи меня еще, Гонн, летать выше, дольше и быстрее, чтобы…

– Чтобы?

– Я мог летать над этими руинами и городами и кричать.

– Чтобы пробудить мертвых?

– Ведь кто-то же должен услышать? Кто-то же проснется? Если я буду кричать без устали.

– Всю жизнь кричать? А что ты им скажешь?

– Смотрите, как высоко! Как здорово! Как радостно! Попробуйте и вы!

– Чем в песне меньше изысков, тем лучше. Ты только что такую спел. Отныне ты – Гонн маленький, готовься стать сыном Гонна и всемогущим божеством.

– Я хочу всего лишь, чтобы наш мир стал всемогущим!

– Бескорыстие – ты заслужил еще одно тысячелетие в Раю.

– Надо не Рая! Мне надо, чтобы люди повылезали из постелей. И я хочу остаться навсегда с тобою рядом, Гонн!

– Нет! Теперь, когда у Гонна появился сын, Гонн должен вкусить Времени. Отведи меня туда, где ты плачем оживил меня. Захорони меня. На этот раз со слезами счастья.

– О, Гонн, не умирай!

– А, – засмеялся бог. – Я не умру! В миг своего рождения, дитя мое, разве ты не знал, что твое чело отмечено моей печатью?

– Здесь? – Ахмед прикоснулся ко лбу.

– Огромный отпечаток моего большого пальца прячется в лабиринте твоего подсознания. То, кем ты можешь быть! Сей отпечаток и есть твоя грядущая жизнь, мечта, деяния, если ты будешь действовать. Но в час рождения большой отпечаток исчез, погрузился в твое чело и будет незримым…

– Если только…

– Если только не станешь искать его всю жизнь в зеркалах, вглядываться пристально, чтобы высмотреть свое истинное «я» и стать существом, рожденным на земле, чтобы состояться.

– А что, если я не найду печать на своем челе?

– Тебе лишь нужно каждый день искать, чтобы распознать одну черточку. В сумерках – еще одну черточку, и так до тех пор, пока однажды не взглянешь в зеркало и в нем узреешь всё целиком. Достаточно ли места у тебя на лбу? Чтобы разместить мое туловище, руки, ноги, голову и громогласный рот в черепе? Даешь мне разрешение спрятаться?

– О, Гонн, – засмеялся мальчик, – добро пожаловать!

– Раз так, сынок, укрой меня, чтобы я мог жить за твоими глазами. И несколько ускоренных уроков напоследок. Итак!

Рука об руку в облаках и небесах они с Гонном тенью летели над кладбищами городов и улицами праха, и он одаривал мальчика плотью и мощными, хоть и незримыми крылами, и Ахмед кричал исчезающим внизу поселениям:

– Я вернусь! Я вам не дам покоя!

И так они летели до тех пор, пока, усталые, не приземлились в кратер вулкана, откуда Гонн вознесся, чтобы затмить собою небо.

– Солнце садится, дитя мое. Ты найдешь свой караван еще до заката.

– Но я же заблудился!

– Однажды, да. Несколько часов тому назад. Но взлети повыше, оглянись вокруг – и ты найдешь его.

– Я не могу тебя здесь бросить, – скорбел мальчик.

– Возвращайся через много-много лет, когда ты, возмужав, откроешь свойства воздуха и будешь плавать в облаках, передвигаясь по свету с места на место в своей собственной Машине Забвения. И откопай меня, найди золотую личину великого Гонна, как сегодня на рассвете, и приладь мой лик, как щит к борту своего молниеносного болида, и мы еще полетаем. Договорились, Ахмед?

– Договорились!

– Теперь пролей свою слезу, смочи песок, чтобы я в него смог плавно погрузиться.

И напоследок Ахмед дал волю слезам, которые сделали свое дело.

И Гонн с великанским хохотом, подмигивая обоими золотыми глазищами, стал все глубже погружаться, словно огромный штырь, вбиваемый последним ударом света, пока не исчезли его влажные глаза, лоб, растрепанные ветром волосы, и песок осел, погоняемый сумеречным вихрем.

Ахмед вытер глаза, разглядывая небо.

– Уже забыл.

– Нет, – донесся шепот из песка, – сначала левую.

Ахмед поднял левую руку.

– Теперь правую.

Ахмед поднял правую руку.

– А теперь левой-правой, правой-левой, вверх-вниз, вниз-вверх, левой, правой. Так держать! Ааах!

И Ахмед взлетел.

И, сделав выдох, Ахмед устремился сквозь просторы пустыни, чтобы мягко приземлиться там, где уснул караван с верблюдами, где от горя из-за пропавшего сына отец, не находя себе места, выбежал из шатра и изумленно столкнулся с ним, не признав в темноте, а признав, рухнул на колени и сдавил в своих объятиях со слезами, славя Бога Единого.

– Сын мой, о, сынок, где ты пропадал?