Наследие да Винчи - Льюис Пэрдью

Нигде больше в Италии не делают такой лазаньи, как в Болонье. Кое-где некоторые блюда готовят так же хорошо, как это делают повара в Болонье, но лучше не готовит никто. Вэнс задумался над прозвищем, которое городу дали довольные гурманы со всего света: Болонья la Grassa — «жирная Болонья», — признавая неизбежные последствия такого количества вкусной еды. Сейчас он чувствовал себя grassa. Вэнс медленно положил вилку на тарелку — глаза и язык были все еще голодны, а желудок просил о помиловании.

Вэнс посмотрела на Сюзанну, которая медленно общипывала край тортеллини, благоразумно сдерживаясь и не набрасываясь на еду так, как сделал Вэнс, не успели им подать основное блюдо.

Болонья la Grassa, думал Вэнс. Она также была известна как Болонья la Dotta — «ученая Болонья»: это название подчеркивало, что Университет Болоньи — старейший в Европе.

La Dotta, la Grassa. Именно эти слова привели Вэнса и Сюзанну в город. Вэнс отхватил зубами еще один кусок от лазаньи и запил его глотком местного «Санджовезе».

Он взглянул на часы. Им удалось скрыться с площади вместе с остальными перепуганными людьми почти ровно сорок восемь часов назад. На деньги, которые Сюзанне дал Тони, они купили приличную одежду и поселились в небольшом аккуратном пансионе на виа Националь, рядом с вокзалом. Даже не поев, они заснули, обнявшись, и проспали до полудня следующего дня.

Сон разогнал усталость, а также ощущение той безнадежности, что преследовало их после покушения на Папу. Врачи говорили, что первосвященник будет жить. Они также отметили, что более слабый человек не перенес бы подобных мучений.

Тони Фэрфэксу тоже пришлось тяжко. После обеда Сюзанна позвонила их общему другу и узнала, что у Тони случился удар в легкой форме, и он сейчас в больнице.

Но самые важные новости они услышали по телефону, когда Вэнс позвонил в правление компании «Континентал Пасифик Ойл» в Санта-Монике. Он звонил по протоколу SIP[51]в Риме на виа Фоссальта, рядом с пьяцца Нептун. Пришлось ждать, ибо Вэнсу сказали, что соединить с Харрисоном Кингзбери не могут — придется дождаться ответного звонка.

Меньше чем через десять минут SIP-оператор направил Вэнса в одну из застекленных звукоизолированных кабинок. К удивлению Вэнса, в трубке раздался резкий спокойный голос Мерриама Ларсена.

— Сейчас Харрисон Кингзбери находится у нас под опекой, — объяснил Ларсен Вэнсу. — Если вы вздумаете вмешиваться в дела Бременской Легации, Кингзбери погибнет. Понятно?

— Конечно. — Вэнс проглотил вздымающуюся ярость и в награду через несколько секунд услышал голос Кингзбери.

— Вэнс… у тебя все в порядке?

— Все отлично, сэр, — ответил Вэнс, — а вы? Где вы?

— Я в порядке. И я… — неожиданно Харрисона прервали. Трубку накрыли рукой, но Вэнс расслышал, что Кингзбери кто-то отчитывает. Через пару секунд он снова заговорил: — Вэнс? — позвал он тихо и устало.

— Да, я еще здесь.

— Как ты мог догадаться, мое местонахождение должно остаться в тайне. Мне строго наказали не говорить тебе. Очевидно, ты их сильно взволновал. Но перейдем к другому: достаточно сказать, что я все еще жирный и ученый. Да, сэр, жирный и ученый; обо мне весьма хорошо заботятся.

Разговор вскоре завершился.

Жирный и ученый.

Кингзбери был очень строен. Он никогда не был жирным. Формальное образование этого нефтепромышленника закончилось на средней школе, и он обычно это подчеркивал. Кингзбери пытался ему что-то сказать, и Вэнс моментально разгадал послание: Болонья! Харрисону было известно, что Вэнс хорошо знает Италию, и намек будет очевиден. Поэтому тем же вечером Вэнс и Сюзанна отправились на поезде в Болонью.

Они поселились в отеле «Милан Эксцельсиор» — он был удобным и располагался рядом с вокзалом. Там они медленно занялись любовью, благодаря судьбу, — это ощущение известно лишь тем, кто обманул смерть и знал, что вскоре должен встретиться с нею опять.

— О чем ты думаешь? — спросила Сюзанна Вэнса.

Он с трудом заставил себя вернуться к настоящему.

— О Кингзбери, о Тоси, — ответил он. — И о нас. О тебе.

— Ну, — сказала Сюзанна, протягивая через столик руку к Вэнсу, — мне известно, что ты думаешь о Кингзбери и Тоси; а обо мне?

— Да всякое, — ответил Вэнс, сжимая ее руку.

— Какое всякое?

— Например, почему я некоторые вещи в тебе заметил не сразу.

— Давай, — рассердилась она, — не увиливай. Помнишь, мы пообещали больше не играть в игры.

— Ну… мне интересно, почему я раньше не заметил всех мелочей, которые говорили о том, что ты…

— Разведчица? — прервала она Вэнса и рассмеялась. — Конечно, ты мог бы заметить, если бы мы не подверглись такой опасности. Но, с другой стороны, если бы не эта опасность, замечать было бы нечего.

Вэнс печально кивнул и добавил:

— Но ты так и не сказала, почему ты это сделала.

— А почему ты послал на хер весь мир и стал играть в «блэк-джек»?

— Во-первых, я не играл, — сказал Вэнс, защищаясь, — поэтому-то мне и запретили. Моя система была отнюдь не игрой.

— Ладно, ты знаешь, о чем я. — Сюзанна стояла на своем. — Зачем ты это делал?

— Потому что мне пришлось. Мне были нужны деньги.

— Ага, — не соглашалась Сюзанна, — деньги ты мог заработать и по-другому. Для этого не обязательно играть в казино. У тебя были другие причины.

— Ну да… — Под взглядом Сюзанны Вэнс чувствовал себя обнаженным. — Я делал это забавы ради. — Ему не очень хотелось, чтобы кто-нибудь, особенно женщина, в которую он влюблен, знала его настолько хорошо. — Ради забавы — ну и ради вызова.

— И ради приключений. Это мои причины.

— И ради приключений, — согласился Вэнс. — Ты хочешь сказать, что пошла в ЦРУ ради приключений? — В голосе Эриксона слышался скептицизм. — Вступить в ЦРУ, летать в далекие страны, встречаться с интересными людьми и убивать их? Не могу поверить, что человек, которому очень важно «поступать правильно», может этим заинтересоваться.

— Ты ошибаешься, потому что я на самом деле поступала правильно, — не сдавалась Сюзанна. — Не забывай, что в ЦРУ всегда шло много людей из «Лиги плюща» — по крайней мере, в правление. Во время Второй мировой войны мой отец служил в Управлении стратегических служб,[52]которое было предшественником ЦРУ. И если бы я ему сообщила о своем намерении, он мог бы даже согласиться на это. Но я не сказала — и не только потому, что если бы отцу не понравилась эта идея, он бы воспользовался своим положением и помешал мне, но еще и потому, что если бы он ее одобрил, то мог бы попытаться мне помочь, а этого я тоже не хотела.