Круг - Бернар Миньер

Женщина знаком предложила ему войти, и он перешагнул порог. Заключенная № 1614 сидела поставив локти на стол и сцепив пальцы. Свет неоновой лампы падал на коротко подстриженные светло-каштановые волосы. Они утратили блеск, стали сухими и ломкими. Но взгляд остался прежним. Элизабет Ферней сохранила всё свое высокомерие. И властность. Сервас был уверен, что Лиза здесь на особом положении, как и в Институте Варнье, где работала старшей медсестрой. В те времена она управляла всем и всеми. Именно она помогла Юлиану Алоизу Гиртману сбежать. Сервас был на суде. Адвокат пытался доказать, что швейцарец манипулировал Лизой, хотел выставить свою клиентку жертвой, но личные качества обернулись против нее. Присяжные воочию убедились, что обвиняемая может быть кем угодно — только не жертвой.

— Привет, майор.

Голос прозвучал твердо — совсем как раньше, но Сервас уловил нотку скуки. Или усталости. Он прозвучал чуточку слишком протяжно. Сыщик подумал, что Лиза Ферней может быть на антидепрессантах. В тюрьме это не редкость.

— Здравствуйте, Элизабет.

— О, теперь меня называют по имени… Мы приятели, майор? Я не знала… Здесь я чаще слышу обращение «Ферней». Или «заключенная шестнадцать-четырнадцать». Баба, что привела вас, зовет меня «главной кретинкой». Но это так, для посторонних. По ночам она навещает меня в камере и… часто занимает «позу кающейся»…

Сервас вглядывался в лицо женщины, пытаясь понять, что в ее словах правда, а что ложь, но это было пустой тратой времени. Элизабет Ферней осталась непроницаемой. Разве что темные глаза блеснули злой радостью. Майор знавал одного директора тюрьмы, называвшего заключенных «мерзавками» или «шлюхами». Он систематически оскорблял их, сексуально домогался молоденьких, а по ночам приходил в камеры в компании нескольких охранников, чтобы потешиться. Его сняли с должности. Но не наказали: прокурор счел, что увольнение — более чем достаточная кара. Сервас давно работал в полиции и знал, что в тюремном мире возможно все.

— Знаете, чего мне больше всего не хватает? — продолжила Лиза, явно довольная его реакцией. — Интернета. Мы все подсели на эту дрянь. Отлучение от «Фейсбука» наверняка увеличит число самоубийств в тюрьмах.

Сыщик сел за стол напротив заключенной. Из-за закрытой двери доносились звуки голосов, скрип тележки и звяканье металла о металл. Час прогулки. Надзиратели входили в камеры, чтобы проверить, не подпилены ли решетки. Шум… Вечное — и худшее — напоминание заключенным об их одиночестве.

— Вам известно, что семьдесят процентов заключенных — наркоманы? Только десять процентов получают заместительную терапию. На прошлой неделе одна девушка повесилась на собственном пояске. С седьмой попытки. С седьмой, понимаете?! А они все-таки оставили ее без присмотра. Так что сами видите: захоти я — запросто могла бы сбежать. Нашла бы способ.

«Интересно, к чему она клонит?» — подумал Сервас. Неужели Элизабет Ферней пыталась покончить с собой? Нужно выяснить у тюремного врача.

— Но вы ведь явились не для того, чтобы узнать, как я тут поживаю.

Сервас предвидел этот вопрос. Он в который уже раз вспомнил своего отца. Искренность… Сыщик не был уверен, что эта стратегия сработает с Лизой, но другой все равно нет.

— Юлиан написал мне. Прислал мейл… думаю, он здесь, в Тулузе. Или где-то рядом.

Действительно ли что-то промелькнуло в глазах бывшей медсестры или у него разыгралось воображение? Она смотрела на него с непроницаемым видом.

— Юлиан… Элизабет… Значит, мы все теперь друзья-приятели. А что было в том мейле?

— Он довел до моего сведения, что наслаждается свободой и в скором времени снова начнет действовать.

— И вы ему верите?

— А вы?

Улыбка бледных губ Лизы напомнила Сервасу шрам от удара перочинным ножичком.

— Покажите мне сообщение, и я, возможно, отвечу на ваш вопрос.

— Нет.

Улыбка исчезла — как не было.

— Вы выглядите усталым, Мартен… Мало спите? Или я ошибаюсь? Дело в нем, так?

— Вы тоже не в лучшей форме, Лиза.

— Вы не ответили на мой вопрос. Изводите себя из-за Гиртмана? Боитесь, что он возьмется за вас, за ваших детей?

Сервас инстинктивно сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. «Слава богу, она этого не видит!» — подумал он, расцепил пальцы и попытался расслабиться. В Элизабет Ферней было нечто такое, от чего мороз бежал по коже. У него вспотели подмышки.

— А кстати, почему он выбрал вас? Если не ошибаюсь, вы встречались всего один раз… Я помню, как вы пришли в Институт с коротышкой-психологом — у него еще была такая смешная бородка — и хорошенькой девицей из жандармерии. О чем вы тогда говорили с Юлианом, почему он на вас зациклился? Да и вы на нем, верно?

Мартен подумал, что не должен отдавать ей инициативу. Элизабет Ферней — существо одной породы с Гиртманом: порочная, самовлюбленная, манипулирующая людьми, эгоцентричная, жаждущая влиять на чужие умы. Он открыл рот, но она его опередила:

— Итак, вы подумали, что он мог связаться со своей бывшей сообщницей. Я права? Допустим, мне что-то известно… Назовите хоть одну причину, по которой я должна поделиться с вами. Именно с вами.

Он предвидел и этот вопрос — и остался невозмутимым.

— Я поговорил с судьей. Получите доступ к ежедневной прессе, и вас переведут в мастерскую по изготовлению чипов. Раз в неделю — доступ в Интернет… контролируемый, естественно. Я лично прослежу, чтобы администрация этого… заведения выполнила распоряжение судьи. Даю вам слово.

— А вдруг мне нечего вам сказать? Что, если Гиртман со мной не связывался? Уговор останется в силе? — со злой ухмылкой поинтересовалась Лиза.

Сервас не стал отвечать.

— Где гарантия, что вы сдержите слово, что это не блеф?

— Никаких гарантий.

Она рассмеялась, но смех прозвучал безрадостно. По глазам женщины майор понял, что победил.

— Никаких, — повторил он. — Все зависит от того, поверю я вам или нет. Всё в моей власти, Элизабет. Выбора у вас в любом случае нет, так ведь?

Взгляд Лизы полыхнул гневом и ненавистью. Она так часто произносила эту фразу, что узнала ее даже в устах другого человека. Фраза — визитная карточка того (или той), в чьих руках находится власть. Роли переменились, и Лиза осознавала печальную истину. Она часто выступала в роли «той, кто решает», когда вместе с доктором Ксавье управляла Институтом Варнье: все пациенты зависели от старшей сестры: на одних она давила, другим давала поблажки, часто повторяя — слово в слово — фразу, которую только что произнес Сервас: «Выбора у вас нет, всё в моей власти».

— Я, в отличие от вас, ничего не знаю о Юлиане Гиртмане, — нехотя призналась она, и сыщик уловил в ее голосе непритворную печаль и досаду. — Он не пытался связаться со мной. Я долго ждала знака. Хоть какого-нибудь… Вам, как и мне, прекрасно известно: нет ничего легче, чем передать послание в тюрьму. Но этого не случилось… Нет. Тем не менее у меня есть информация, которая вас наверняка заинтересует.