Дочь тумана и костей - Лэйни Тейлор

Чудовища удерживали город на протяжении веков, пока Иорам, отец Акивы, в начале своего царствования не провел масштабную кампанию и вернул почти все земли вплоть до Адельфовых гор. Он консолидировал всю власть и начал восстанавливать Империю, сердцем которой, как он говорил, должен был оставаться Астрай.

Единственное, в чем никак не мог преуспеть Иорам, это в магии. С уничтожением библиотек и истреблением всех магов серафимы оказались отброшены назад к самым примитивным манипуляциям, и за прошедшие века не особо продвинулись вперед.

Акива никогда особо много не задумывался о магии. Он был солдатом, а у солдат образование ограничено. Он считал, что тайну волшебства должны постигать другие, более светлые головы. Но его временное пребывание в Астрае изменило это. У Акивы было время, чтобы обнаружить (хоть он и был солдатом), что он одарен большими умственными способностями, чем многие, и обладает кое-чем, чего не было у потенциальных магов в Астрае. По правде говоря, он обладал сразу двумя вещами. Первое — его кровь, хотя, чтобы узнать об этом, ему пришлось столкнуться со злобным ответом отца. А второе, еще более важное и загадочное — боль.

Он страдал от боли.

Боль в плече постоянно навещала его, а вместе с ней приходило и видение о девушке-химере. Эти два факта были связаны. Когда начинало гореть плечо, медленно возвращаясь к жизни, его мыслями тут же завладевала она, и он ничего не мог с этим поделать. Акива вспоминал, как прикасались к ране ее изящные руки, накладывая повязку, которая спасла ему жизнь.

Медики Астрая не признавали наркотических обезболивающих, которые применяли военные хирурги, так что приходилось терпеть, но они сумели спасти его руку. К нему был приставлен раб-химера, который должен был помогать разрабатывать ее, чтобы мускулы стали податливыми, а самому Акиве было приказано усиленно практиковаться левой в искусстве владения мечом на случай, если к правой, все же, не вернется прежняя работоспособность. Но, не смотря на опасения, рука полностью восстановилась, хотя боль осталась.

Спустя несколько месяцев он владел мечом лучше, чем до ранения и, получив у дворцового оружейника пару подобранных мечей, вскоре уже не имел равных на тренировках. На утренних занятиях начала собираться толпа, чтобы посмотреть, как он сражается сразу на двух мечах. И однажды там появился даже император собственной персоной.

— Ты один из моих? — Спросил он Акиву, оценивая его взглядом.

До этого Акиве еще не приходилось находиться в непосредственном присутствии отца. У Иорама были целые легионы отпрысков, так что знать их всех он не мог.

— Да, мой Лорд, — склонив голову, проговорил Акива. Его плечи все еще тянуло от напряжения в спарринге, а правое посылало горячую агонию, которая теперь стала неотъемлемой частью его существования.

— Взгляни на меня, — приказал император.

Акива повиновался, и не увидел никакого внешнего сходства с собой в серафиме, стоявшем напротив. Азаил и Лираз, бесспорно, переняли черты лица и свои голубые глаза от Иорама. Император был светлокожим, его золотистые волосы начинали седеть, и, будучи довольно ширококостным, он обладал скромным ростом, и потому был вынужден поднять голову вверх, чтоб смотреть в глаза Акиве.

Взгляд его был колючим.

— Я помню твою мать, — сказал он.

Акива моргнул. Он не ожидал такого.

— Ее глаза, — продолжил император. — Их просто невозможно забыть, не правда ли?

Это было одним из того немногого, что Акива помнил о матери. Ее лицо со временем стало лишь мутным пятном, он даже не знал ее имени, но точно знал, что у него были глаза матери. Похоже, Иорам ждал ответа, поэтому Акива признал:

— Да, я помню, — и почувствовал тяжесть утраты, словно подтверждая это, он цеплялся за единственное, что у него осталось от матери.

— Это так ужасно, то, что произошло с ней, — произнес Иорам.

Акива застыл. Он ничего не слышал о своей матери с тех пор, как его забрали от нее, о чем, конечно же, было хорошо известно императору. Иорам умышленно дразнил его, ожидая, что он спросит о том, что случилось с ней. Но Акива не сделал этого, а лишь стиснул зубы. И тогда, злобно ухмыляясь, его отец сказал:

— Но чего еще стоило ожидать от Стелианцев? Дикое племя. Почти такие же, как эти твари химеры. Смотри, чтоб ее кровь в тебе не дала знать о себе.

После этих слов он удалился, оставив Акиву с горящей болью в плече и новым настойчивым желанием узнать то, о чем до этого ему совершенно не было дела: какая кровь текла в его жилах?

Могла ли его мать на самом деле быть Стелианкой? Казалось бессмысленным, что Иорам мог взять в свои наложницы Стелианку — у него не было никаких дипломатических отношений с этим "диким племенем" с Дальних Островов. Это были серафимы-отступники, которые никогда бы не отдали своих женщин в качестве подати. Как, тогда, она попала сюда?

Стелианцы были известны двумя вещами. Во-первых, они славились своей ярой независимостью — они никогда не входили в состав империи, столетиями стойко отказываясь объединиться со своими собратьями серафимами.

И второе — они были приверженцами магии. В темных глубинах истории существовало поверье, что первыми магами были Стелианцы, и ходили слухи, что они до сих пор занимаются магией, не известной в других местах Эреца. Иорам ненавидел их, потому что был не в состоянии ни завоевать, ни изолировать этот народ, во всяком случае, не тогда, когда была необходимость сконцентрировать все силы на войне с химерами. Но не было никаких сомнений (и об этом немало судачили в столице) в том, что станет его следующей целью, когда чудовища будут сломлены.

А что касается его матери, Акива так ничего и не смог выяснить. Гарем был отдельным миром, настолько закрытым, что ему даже не удалось найти подтверждение, что там вообще когда-то жила наложница-Стелианка, уже не говоря о том, что он был ее ребенком. Но все же, после встречи с отцом, внутри Акивы появилась симпатия к этому незнакомому народу и интерес к магии.

Он пробыл в Астрае больше года и, помимо физиотерапии, спаррингов и нескольких часов в день, проводимых в тренировочном лагере за муштрой новобранцев, оставшееся время тратил на себя. После того дня он начал проводить это свободное время с пользой. Ему было известно о жертвенной боли и, благодаря ране на плече, у него теперь постоянно был ее целый бассейн, в котором можно было утонуть. Наблюдая за новыми магами (для которых он, простой солдафон, был что букашка, ползающая под ногами), он выучил базовые манипуляции, начиная с призывания. Он отрабатывал это на воронах-летучих мышах и моли-колибри, в темноте ночи управляя их полетом — то выравнивая их в ряд, как стаю перелетных гусей и направляя вверх, то призывая их обратно вниз усесться на его плечах или сложенных ладонях.

Это давалось легко, поэтому он с энтузиазмом продолжал и очень быстро освоил все, чем владели маги, что, впрочем, нельзя было назвать большим достижением — все, что теперь называли магией, немногим превосходило трюки, показываемые в светских гостиных. И Акива не считал себя чародеем или чем-то подобным, но был настойчив и, в отличие от придворных щеголей, называвших себя магами, ему не приходилось хлестать, жечь или резать себя, чтоб найти магическую энергию — она была в нем, слабая, но постоянная. Но настоящей причиной, благодаря которой он превосходил их, были не боль и не его настойчивость. Этой причиной была его мотивация.