Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил - Кен Армстронг

Неудивительно, что при таком психологическом давлении Мари призналась во лжи, несмотря на свою невиновность.

Еще хуже следователи повели себя через четыре дня, когда Риттгарн угрожал Мари тюремным заключением и говорил, что она потеряет жилье. «Такие грубые высказывания в высшей степени непрофессиональны и являются принуждением. Не могу представить себе никаких оправданий таким высказываниям».

Ринта вкратце изложил то, что произошло далее: полицейские сопроводили Мари на первый этаж, где передали ее двум менеджерам проекта «Лестница». Менеджеры в присутствии двух служащих полиции спросили девушку, действительно ли ее изнасиловали. Мари ответила, что нет.

«Могу предположить, что все это было подстроено специально, чтобы оказать давление на девушку и вынудить ее сказать “правду”, – писал Ринта. – Трудно вообразить, что в такой момент чувствовала жертва».

Райдер утверждает, что дело Мари привело к изменениям в полицейском департаменте Линвуда. Детективы прошли дополнительную подготовку, где обучались обращаться с жертвами изнасилований и травмирующих событий. Они изучали протокол Международной полицейской ассоциации – руководство, составленное Джоуэнн Аршамбо, – в котором говорится о том, как доверять жертвам, как проявлять уважение к ним и не переходить к поспешным выводам, как предоставлять жертвам право самим выбирать, когда и где их будут опрашивать. Жертвы изнасилования должны получить немедленную помощь адвокатов в местном медицинском центре. Следователи должны иметь на руках «исчерпывающие доказательства», прежде чем сомневаться в истинности заявления об изнасиловании. Обвинение в ложном заявлении должны проанализировать вышестоящие официальные лица.

Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.

– Мы многому научились, – говорит Райдер. – И не хотим, чтобы подобное повторилось с кем-то еще.

Согласно переданной в ФБР статистике в 2008 году случай Мари стал одним из четырех, признанных полицией Линвуда необоснованными. За 5 лет, с 2008 по 2012 год, департамент объявил необоснованными 47 сообщений об изнасиловании, что составляет 21,3 процента всех случаев. Это в пять раз больше общенационального показателя в 4,3 процента за тот же период для агентств, действующих на территориях примерно с такой же численностью населения. Райдер утверждает, что после случая с Мари в его департаменте не выносят поспешных решений.

– Я бы даже сказал, что мы расследуем дела более тщательно, чем многие другие департаменты. Теперь, прежде чем закрыть дело, мы все очень внимательно проверяем, – говорит Райдер и добавляет: – Каждый из нас запомнит этот случай навсегда.

Одним холодным ноябрьским днем – синоптики обещали снежную бурю, но она так и не разразилась – мы отправились из Денвера на северо-восток штата Колорадо, к границе с Небраской. Тюрьма в Исправительном центре Стерлинга похожа на многие другие подобные заведения – низкое вытянутое здание, окруженное стенами со спиральной колючей проволокой. Нас провели через три проема с раздвижными дверьми, плотно закрывавшимися за нашими спинами, по длинному коридору в помещение для посетителей.

Марк О’Лири был одет в зеленый тюремный костюм с бейсболкой. Подбородок и щеки покрывала щетина. По сравнению с фотографией его лицо казалось более массивным и плотным. Временами оно сокращалось, как если бы к векам были присоединены электрические приводы. Руки он держал преимущественно на коленях, стуча друг о друга большими пальцами.

– Я много читаю, – поведал он нам о том, чем занимается в тюрьме.

Читал он преимущественно философскую, научную или психологическую литературу.

– Или это метафизика, вроде даосизма… в последнее время я медитирую… Стараюсь не позволять мыслям отвлекать меня… Стал даже заниматься шитьем.

Родственники посещали его, возможно, пару раз в месяц. Они не знали о монстре у него внутри, до того как О’Лири выступил на судебном заседании.

– Я долго, десятилетиями учился скрывать его. И это у меня неплохо получалось.

Мы спросили О’Лири, совершал ли он преступления, о которых не знает полиция?

– Ничего более серьезного, чем проникновение в чужой дом.

Ставили ли ему когда-нибудь официально психиатрический диагноз? Он ответил, что нет.

– Суд считает, что, раз я связно говорю и не пишу какую-то дичь в тетради, я должен быть совершенно нормальным. Но если врываться в чужие дома и театрально насиловать женщин не психическое заболевание, то с определением таких заболеваний явно что-то не так.

О’Лири задается вопросом, можно ли было остановить его много лет назад, если бы существовала какая-нибудь программа поддержки мальчиков и юношей, испытывающих подобные, отклоняющиеся от нормы фантазии.

– Нет никакого безопасного прибежища для человека, находящегося на грани или знающего, что он вот-вот свернет не туда. Куда он мог бы прийти и сказать: «Мне нужна помощь».

Успех такой программы зависел бы от советников, которые понимали бы тягу к насилию у подобных ему людей.

– Неважно, даже если у вас на стене висят двадцать дипломов, эксперт ли вы в криминологии, психологии или в чем-то еще – я все равно полностью никогда перед вами не откроюсь.

О’Лири сказал нам, что он «бесконечно более квалифицирован» для оказания психологической помощи потенциальным насильникам.

Один из главных вопросов, заставивших нас приехать сюда, касался Линвуда. Какова была его реакция, когда он узнал новости о том, что полиция прекратила расследование и пришла к мнению, что изнасилования не было? Удивило ли это его?

– Я не знал об этом до ареста, – ответил О’Лири. – Мне рассказал мой общественный защитник в Колорадо.

После очередного изнасилования он не читал и не смотрел новости, не проверял в Интернете, как идет расследование. Он не видел в этом необходимости.

– Иногда я задумывался об этом, но никогда не узнавал специально. Жить на два фронта и без того нелегко. Я плохо спал. Буквально жил двумя жизнями. И я не сосредоточивался на этом. Просто предполагал, что полиция наверняка меня разыскивает.

За несколько месяцев разбирательства мы провели много часов за разговорами с экспертами по изнасилованию – прокурорами, полицейскими, следователями, адвокатами. По мнению Джоуэнн Аршамбо, сержанта полиции в отставке и автора руководства по расследованию изнасилований, случай Мари показателен тем, насколько скептицизм полицейских стал самоисполняющимся пророчеством. «К сожалению, допросы и попытки выявить несостыковки в рассказах только заставляют жертв замыкаться или отказываться от своих слов, что усиливает мнение сотрудников правоохранительных органов о том, что многие из таких случаев не имеют под собой никаких оснований».

Детективы Линвуда не просто допрашивали Мари, они использовали технику Рида, обычно применяемую к преступникам, совершившим ограбление. Они провоцировали, обманывали, изучали физические реакции допрашиваемой. Применение такой техники к Мари было «неуместным», – писал сержант Ринта в своем экспертном отчете. Он добавлял: «Интерпретация языка тела – не точная наука, и ее нельзя считать надежным средством определения истины, если только ее не использует эксперт в этой области. Мэйсон и Риттгарн определенно не были экспертами». Техника Рида попала под особо пристальное внимание, когда анализ ДНК помог выявить десятки случаев признания невиновными своей вины перед детективами. В 2017 году консультирующая полицейских фирма «Викландер энд Зулавски» заявила, что прекращает обучать этому методу из-за риска ложных признаний.