Тень и искры - Дженнифер Ли Арментроут

– Спасибо, но я скоро отправлюсь спать. – Я заметила, как она сглотнула. – А тебе лучше пойти к Марисоль.

Она кивнула и начала поворачиваться, но остановилась. Пересекла пространство между нами и обхватила меня руками.

Сначала я потрясенно застыла. Она прикасается ко мне, обнимает. Несколько секунд я не знала, как реагировать. Меня захлестнули ощущения, когда я подняла руки и неловко ответила на ее жест, обняв. Объятие вышло неуклюжим и странным… но потом показалось чудесным.

Эзра крепко стиснула меня и отпустила.

– Сера, я люблю тебя.

Я ошеломленно смотрела, как она отступает назад, неуверенно улыбаясь. Потом она развернулась и пошла к экипажу. Я не дышала, пока она не залезла внутрь.

Потом на миг прикрыла глаза и прошептала:

– Я тоже тебя люблю.

Развернувшись, поспешно пересекла двор, удаляясь от экипажа и сводной сестры, от первого человека, который меня обнял. Оставляя позади тот холодный поцелуй страха на моей шее, который вытеснил тепло, опустившись камнем на мою грудь и предупреждая, что я пересекла черту.

Сделала то, о чем предостерегала Одетта.

Сыграла роль Первозданной.

Это сработало.

Я не могла осмыслить то, что сделала. Вернула к жизни смертную. То ли я никогда не верила, что мой дар сработает на человеке, то ли сомневалась, что пойду на такое. А серебристое свечение? Это что-то совершенно новое. Появилось ли оно потому, что я применила дар на смертной? Не знаю. Несколько часов я пролежала в кровати, пытаясь отбросить мысли и уснуть, хотя холодное давление на затылок давно исчезло.

Кроме Эзры никто никогда не узнает. Марисоль не будет знать правду, и предостережения Одетты можно тогда не опасаться.

Все хорошо.

Ничего не изменилось. Душа Марисоль еще не вошла в Страну теней, поэтому он – Первозданный Смерти – даже не узнает. Я сделала это один-единственный раз и больше не повторю, так что хватит об этом думать.

Темнота уже сменилась серым рассветом, когда я наконец заснула. Я металась и ворочалась на узкой кровати, ночная рубашка колола, подушка казалась то слишком плоской, то высокой. Мне снилось, что за мной гонятся волки и змеи. Снилось, как я преследую темноволосого мужчину, который не оглядывается, как бы я его ни звала. И каждый раз, когда просыпалась, в моих ушах звучал голос Одетты.

Не знаю, что меня вырвало наконец из беспокойного сна, но когда открыла глаза, моя голова лежала не на подушке и ярко светило солнце позднего утра. Я быстро заморгала, удивленная, что проспала. Не собиралась столько спать, но была рада, что боль в висках прошла. Я перекатилась на спину.

Прислонившись к закрытой двери, в моей комнате стоял Тавиус со скрещенными на груди руками.

Я пялилась на него целую вечность, не уверенная, что в самом деле его вижу. Для этого визита не было никаких причин. Вообще. Должно быть, мне снился кошмар.

– Ну наконец-то ты проснулась, – сказал Тавиус.

Я стряхнула оцепенение и резко села.

– Что ты делаешь в моей спальне?

– Разве мне нужна причина? Я принц. Могу делать что захочу.

Он рассмеялся, словно сказал что-то забавное.

Изучающе глядя на него, я опустила ногу на каменный пол. Волосы у него были не причесаны, щеки разрумянились, на подбородке проступала щетина. Белая рубашка была не заправлена и помята. Как и свободные белые штаны. Вид такой, будто он еще не ложился. Я перевела взгляд на его лицо. Глаза Тавиуса горели.

– Ты пьян? – осведомилась я. – Или заблудился по пути в свою комнату?

– Я точно знаю, куда шел. – Он расцепил руки и оттолкнулся от двери. – Нам нужно поговорить.

С меня мгновенно слетели остатки сна. Я еще раз окинула Тавиуса взглядом – нет ли у него оружия. Но ничего не увидела.

– Нам не о чем разговаривать. – Я скользнула рукой по тонкому матрасу к подушке, где последние три года во время сна держала кинжал. – Разве что ты хочешь выразить сожаление, что из-за тебя погибли три молодых гвардейца.

Он нахмурился.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Ты в самом деле будешь притворяться, что не имеешь никакого отношения к нападению на меня?

Я поставила на пол другую ногу и переместилась к изголовью кровати.

– А, ты об этом.

– Да, я имела в виду гвардейцев, нанятых тобой рискнуть жизнью за монеты, которых у тебя нет.

Он презрительно усмехнулся.

– Ты о себе слишком высокого мнения, если думаешь, будто я потрачу хоть одну монету на что-то, имеющее отношение к тебе.

– Если ты хотел меня оскорбить, придумай что-нибудь получше, – бросила я, засовывая руку под подушку.

– Это всего лишь правда, сестренка.

– Не называй меня сестрой, – прошипела я. – Это – оскорбление.

Он резко вдохнул и откинул назад голову. Его ноздри раздулись.

– Ты будешь говорить со мной почтительно.

У меня вырвался сухой смешок.

– Нет. Не буду. Я дам тебе шанс покинуть эту комнату, пока не пострадали ни твое тело, ни самолюбие.

У него забилась жилка на виске, и я подготовилась к вспышке его гнева. Но он негромко рассмеялся, и во мне зародилась тревога.

– Ты сегодня такая болтливая, сестра. Должен признать, предпочитаю, когда ты безропотная и кроткая.

– Вот как?

Я пошарила под подушкой и… ничего не нашла. Посмотрела на подушку, и внутри все сжалось.

– Что такое, сестра? – поинтересовался Тавиус, и я перевела взгляд на него. Он завел руку за спину. – Что-то потеряла?

Тавиус вытащил из-за спины кинжал из тенекамня, и я недоверчиво уставилась на него. В груди расцвела тревога.

– Откуда он у тебя?

– Ты спала. Даже не почувствовала, когда я достал его из-под подушки. Неудачное место для такого оружия. – Он ухмыльнулся. – Под матрасом было бы надежнее.

Как долго он пробыл в моей спальне? К горлу подступила желчь. Я убрала руку из-под подушки и вцепилась в край матраса. Тавиус не мог действовать достаточно тихо, чтобы стащить кинжал. Похоже, я спала гораздо крепче, чем думала. Я заставила себя сделать долгий медленный вдох. Пусть у него мой кинжал, но других преимуществ у него нет.

– Тавиус, о чем ты хочешь поговорить?

Я старалась держаться от него на расстоянии шести футов.

– Такая непокорная, – прошептал он.

Его румянец вспыхнул сильнее. Он без предупреждения всадил кинжал в платяной шкаф, и я подскочила. Белая рукоятка задрожала от удара. Я не могла смириться с тем, что он застал меня врасплох. И ненавидела его самодовольную ухмылку.