Совершенно не обязательные смерти - Дейрдре Салливан

На лестнице снова слышатся шаги. Мама стучит в дверь. Я открываю. Она раскраснелась, дыхание сбилось. Молча протягивает мне соль. Мама как будто не здесь.

Я высыпаю соль в банку и принимаюсь помешивать.

Мамино лицо становится пепельно-серым.

– Я не хочу волноваться за вас обеих, – говорит она, но я смотрю на нее так, что продолжать мама не решается.

А я тем временем залезаю в банку правой рукой и рисую маску вокруг глаз. Потом достаю сухой лист из кармана сумки, кладу его на стол и приступаю к делу.

Зачерпнув ладонью смесь из банки, втираю ее в глаза. Жутко щиплет, жжет и колет, но все мое нутро твердит, что я поступаю правильно. Мама в ужасе ахает. Она дышит, как затравленный кролик.

– Мэдлин! – зовет она. – Мэдлин! – А потом принимается повторять имя моего отца, как молитву: – Том. Том. Том. Мой Том. Мой Том. Ты же обещал… Это случилось. О нет, нет, нет…

– Мама! – рявкаю я. – Сейчас не время!

Она ловит мою руку и сжимает, словно в тисках. Я надеюсь, что силы, текущей через меня, хватит и на мамину долю.

– Тише, – прошу я.

Меня словно тянет куда-то. Смотрю на сухой лист, распластанный по столу. Я ослепла, но что-то появляется в поле моего зрения. Мои кровеносные сосуды переплетаются с прожилками листа, образуя маленькую карту. Я моргаю. Это выжжено на мне. Хватаю лист. В животе нарастает какое-то чувство – болезненное, но вместе с тем будоражащее.

Я смогу.

Мамин голос доносится как сквозь толщу воды:

– Мэд? Милая? С тобой все хорошо? Скажи что-нибудь.

– Идем. Я знаю, где Кэтлин.

– Быстрее, – тороплю я маму. В моем голосе прорезалась непривычная властность, словно я наконец поверила в свои силы. Как в тот раз, когда разговаривала с Лоном на задворках школы. Каждое мое движение наполнено лихорадочной сосредоточенностью. Теперь я знаю, что смогу найти сестру.

Мы возвращаемся в замок и поднимаемся в кабинет Брайана. Я держу листок перед собой и яростно моргаю, чтобы удержать слезы в глазах и не дать им пролиться. Он словно заледенел и тянет из меня тепло. Прожилки на листе указывают путь, и я читаю их, как линии на карте. Вверх по лестнице, повернуть ручку двери. Мы внутри.

Здесь ничего не изменилось. Кожаное офисное кресло, ноутбук Брайана на столе. На стенах – картины с видами Баллифрана, когда здесь еще повсюду рос лес. До сих пор я не замечала, что это те самые леса, которые раскинулись вокруг замка. Зеленый абажур похожей на канделябр настольной лампы. Полки с книгами, папки с документами. Отсюда берет свое начало тропа, которая приведет нас туда, где мне уже доводилось бывать. Я вижу, как она змеится на листе, зовет меня. Начинаю стучать по стенам, нажимать на доски. Ведь один раз сработало – должно сработать и сейчас.

Должно сработать.

Мама стоит в углу, по ее щекам бегут ручейки слез. Губы непрестанно движутся, но она не произносит ни звука. Наверное, думает, что я сошла с ума. Что она потеряла обеих дочерей. Но у меня нет времени ее успокаивать. Маме нужно взять себя в руки. Чтобы найти Кэтлин, мы должны искать, искать и продолжать искать.

– Ищи своего ребенка, – говорю я ей.

Высушенная голова на темной притолоке слепо таращится в стену. Когда-то она принадлежала живой девочке, но та попала в беду. Проследив за мертвым взглядом, я замечаю лишний латунный клапан выключателя. Поднимаю его и обнаруживаю в стене тонкую цепочку, вроде тех, что крепились к унитазам в старых туалетах.

Дергаю за нее – и кусок стены со скрипом отползает в сторону, открывая гладкую черную дверь. Она выглядит так, словно была здесь всегда. От стены и следа не осталось. Итак, мы нашли дополнительный выход из комнаты. Я стараюсь не смотреть на маму, но все равно слышу ее приглушенные всхлипы и клокочущие в горле рыдания.

Этим мы займемся потом.

Подсовываю книгу, чтобы дверь случайно не закрылась, и захожу внутрь. Слышу тихие шаги за спиной. Я ждала, что в потайном проходе будет темно, но, несмотря на резь в глазах, я отчетливо вижу и старую паутину под потолком, и лужицы воды под ногами.

Ступеньки кое-где поросли мхом, а стены – кружевным лишайником. Я все еще держу перед собой лист, хотя теперь он едва ли мне нужен. Стоит закрыть глаза – и карта проступает тонкой вязью сосудов на внутренней поверхности век. Кровь помогает мне. Неужели эта сила всегда была внутри меня?

Чувствую, как что-то щекочет щеки, и стираю рукой слезы. Костяшки пальцев окрашиваются горячим и красным. Я плачу кровью, как статуэтки Кэтлин. Эту цену я готова заплатить, хотя пока не знаю, за что именно плачу.

Карта в моей руке. Вены под кожей шевелятся, словно лапки насекомых. Перед внутренним взором складываются и распадаются те же формы. Мы уже близко. Я сосредоточиваюсь и расслабляюсь, выхватывая разумом необходимые образы. Кто-то касается моей ладони. Это мама. Она снова взяла меня за руку.

Мы поворачиваем за угол и останавливаемся перед подобием двери. На самом деле это каменная плита в стене; я толкаю ее, но тщетно. Мама встает рядом, и мы толкаем вместе, пока плита не начинает поддаваться. Мучительно медленно, буквально по миллиметру, она отступает. Мама вся покраснела, она тяжело дышит. Ну же, последний рывок. Мы бросаем вызов камню, объединенные желанием спасти Кэтлин. И раз, и два, и… Мы в пещере, той самой, что я видела во сне. Но тогда она была словно на экране телевизора, а сейчас все очень реально. И все мои чувства бьют тревогу.

– Где мы? – спрашивает мама, разглядывая сталагмиты и сталактиты.

Груды каких-то записей. Я задеваю ногой шарф – в реальности он меньше и потрепанней. В воздухе висит запах гнили и застарелой плесени. Эта пещера куда старше замка. На стене блестит радужная пленка, словно ее облили маслом или бензином, она бугрится странными, склизкими наростами. Случайно наступаю в лужу. Здесь холодно и сыро.

– Кэтлин? – зову я, но никто не отвечает.

А потом замечаю кровать – огромную, ее с лихвой хватит на нескольких человек. По углам – закручивающиеся веретеном столбы, покрытые замысловатой резьбой: глаза, руки, рты, зубы, все скалится, торчит, производя жуткое неправильное впечатление. На кровати смятые простыни. Вокруг толстые меховые накидки и зеркала. Горят свечи. Обстановка наводит на мысли о Средневековье и мистических ритуалах. Не могу избавиться от ощущения, будто здесь случилось что-то, что мне не понравится. Мама вдруг судорожно вздыхает.