Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

другая страна в мире не извлекает экономической выгоды из своей карательной системы. Вот на таком своеобразном фоне должен был состояться мой первый после 1971 года визит в Россию.

18 апреля, обуреваемый подобными мыслями, я дожидался Гордиевского. Чемоданы упакованы, в портфеле — необходимые бумаги, в паспорте — виза. Раздался телефонный звонок. Голос сотрудницы из «Томсон Турз», звучал удрученно: «Советское посольство аннулировало вашу визу. Нам сказали, что если вы будете на борту, самолету не разрешат посадку в Москве. Так что теперь ваш билет недействителен. Вам возместят его стоимость».

«Вот тебе и «Томсон Турз»! — подумал я. — Вот тебе и Олег Гордиевский!» В то утро я его уже больше не ждал. Если бы я знал, как много времени у него отнимает операция «РЯН», слежка за окнами Уайтхолла и поездками госпожи Тэтчер на прием к королеве, я бы вообще расстался с мыслью увидеть его снова. Тем не менее, он появился точно в срок, как всегда вежливый, и очень извинялся. «Вы правы. Такая дипломатия не годится», — сказал он. Я был в дурном настроении и потому не слишком любезен. Я пригласил его зайти, но кофе не предложил.

Он сказал мне, что в Москве сейчас неспокойно. Идет борьба за власть. Нам не надо терять связь — вскоре я получу новую визу. Я, однако, был сыт по горло всей этой историей. Мне казалось, что он играет со мной в кошки-мышки и недооценивает мои интеллектуальные способности, полагая, будто может одурачить меня очередной порцией лицемерия. Я заявил, что его правительство повело себя оскорбительно и что я намерен использовать этот случай и визу как официальный документ, который я отказался вернуть обратно, несмотря на настоятельные увещевания советского консула и фирмы «Томсон Турз», — для того, чтобы доставить Советскому Союзу неприятности. Затем я указал ему на дверь. Я не рассчитывал больше его увидеть.

Что затронула эта ситуация в «пустыне зеркал» тайного мира разведки? То ли г-н Кондрашов обиделся на мою резкую статью, в которой он был открыто назван полковником КГБ, и попросил своих друзей отыграться на мне? То ли все это было сделано для того, чтобы подразнить меня, проверить, не «куплюсь» ли я на визу, бутылку водки и несколько вежливых официальных советских слов? Гордиевский был всего лишь мелкой сошкой в этой зловещей машине, лукавый советский аппаратчик, вражеский агент, которого я больше не желал видеть. Я вычеркнул его из своей жизни.

В течение следующих двух лет его карьера успешно развивалась в лондонской команде КГБ. В 1983 году он был заместителем начальника британского отделения КГБ Аркадия Гука, затем, когда Гука выслали из страны в мае 1984-го, работал под началом Леонида Никитенко. В июне 1984 года он тайно проинструктировал Джеффри Хау перед визитом последнего в Москву, где Хау больше двух часов пришлось выслушивать бессвязную речь умирающего советского лидера Константина Черненко. В декабре 1984 года он отвечал за инструктаж члена политбюро Михаила Горбачева во время его знаменитого лондонского визита, когда Маргарет Тэтчер объявила, что с этим человеком она могла бы иметь дело. В январе 1985-го Гордиевского вызвали в «Центр», то есть в Москву, чтобы сообщить ему приятное известие о назначении в мае на главный пост лондонского отделения КГБ “ пост резидента вместо Никитенко. Ему назвали особые коды резидента.

Он вернулся в Лондон, где жил с женой Лейлой и дочерьми Машей и Анютой, и стал дожидаться назначения на один из престижнейших постов в КГБ. Пятилетняя Маша ходила в школу при англиканской церкви в Кенсингтоне. Лейла работала машинисткой, как и в то время, когда они с Олегом впервые встретились в Копенгагене. Советский лидер Черненко умер 22 марта 1985 года, и на смену ему пришел самый молодой член политбюро Михаил Горбачев.

Казалось, у Гордиевского все шло гладко. В самом начале горбачевского правления безумие вокруг операции «РЯН» закончилось благодаря в том числе и сведениям, которые передавал Гордиевский. Советы больше не считали, что американцы готовят против них упреждающий ядерный удар. И вдруг, совершенно неожиданно, его срочно вызывают в Москву для встреч с высшим руководством, в том числе с тогдашним шефом КГБ Виктором Чебриковым.

Шестое чувство подсказало Гордиевскому, что здесь что-то неладно. И действительно, приехав домой, он обнаружил, что вышестоящие коллеги игнорируют его, а то и просто относятся враждебно. По ряду признаков он понял, что его квартиру обыскивали и нашли под кроватью книги Солженицына. 30 мая ему сказали, что его лондонская командировка прекращается и он будет служить дома. «Мы знаем, что вы нас обманывали», — сказали ему. Затем был странный вечер, когда его поили армянским коньяком и допрашивали относительно предполагаемой измены.

Складывалось впечатление, что у КГБ есть причины для подозрений, но нет доказательств. Того, что они знали, было недостаточно ни для изобличения, ни для полной уверенности в справедливости их сомнений. Сам Гордиевский считал, что оставив его тогда на свободе, с ним поступили так, как кошка поступает с птичкой: за ним следили, ожидая, что он занервничает и сам себя выдаст, если, к примеру, выйдет на контакт с британским посольством. Кстати, он подумал было связаться с Лейлой, остававшейся в Лондоне, и предупредить ее, чтобы она не возвращалась в Москву, но потом решил, что подобная попытка была бы самоубийством. «Никаких телефонных разговоров с Лондоном», — предупреждал его следователь Виктор Грушко.

Но я думаю, что на этот случай британской стороной для него был предусмотрен определенный план действий. И в те первые дни июня 1985 года он думал в основном о том, как бы привести этот план в исполнение, постоянно сознавая, что находится под строгим наблюдением, и малейшее проявление смущения или паники сразу же станет известно другой стороне. Гордиевский рассказывал: «Квартира прослушивалась очень профессионально. Лейла позднее подтвердила это. Они воспроизвели ей мои разговоры — качество записи было хорошим, несмотря на то, что в это время проигрыватель работал на высокой громкости».

План нельзя было осуществить сразу. Когда же все было готово, Лейлу и девочек доставили в Москву. Это обстоятельство осложняло и без того скудный выбор средств. Оставалось либо сознаться и пойти под расстрел за измену, либо продолжить выполнение плана, и в этом случае принять ужасное решение. Он должен будет бежать без них, оставить и жену, и дочерей в Советском Союзе в надежде когда-нибудь их вывезти.

Тридцатого июня он видел Машу и Анюту может быть в последний раз. Через несколько дней он простился с Лейлой, поцеловав ее на прощание. Их расставание было тем более