Шолохов - Валентин Осипов

Когда звонок всех пригласил в зал, Шолохов увидел в президиуме Горького. На месте распахнул купленную в фойе «Правду» — и едва не ахнул: за подписью Панферова опубликовано «Открытое письмо А. М. Горькому». Атакующий, не без развязности, тон и его, Шолохова, фамилия.

О чем же пишет тот, кто перед писательским съездом столь униженно напрашивался к Горькому на сотрудничество? Выходит, пригрелся в похвалах свыше, раз позволил себе отбиваться от той критики, на которую летом прошлого года пошли Горький, а вслед ему Шолохов и еще несколько принципиальных писателей. Полон демагогии. Обвиняет Горького в «проработке» литмолодняка («проработка» — модное тогда выраженьице из партлексикона). Взял на себя роль защитника молодых писателей. Политиканствует — нос по ветру, — уличает Горького в поругании по тем временам истинно святая святых: «Вот вы пишете в своей последней статье: „У нас развелись матерые литераторы солидного возраста… Они числятся коммунистами, пребывая по уши в тине мещанского индивидуализма“. Это большое и серьезное обвинение вы бросаете коммунистам».

И тут же мощный залп по Горькому, который и впрямь не вступал в партию: «Кто же это такие — „матерые, солидные“? Вот они: Шолохов, Фадеев, Безыменский, Киршон, Афиногенов, Бела Иллеш, Гидаш, Бруно Ясенский, Гладков, Бахметьев, Серафимович, Биль-Белоцерковский, Ставский, ну пусть и Панферов и ряд подобных имен. Если вы об этих коммунистах-писателях говорите, что они пребывают „по уши в тине мещанского индивидуализма“, не хотят учиться, ничем не интересуются, кроме собственного пупа, то ведь этому никто не поверит».

Шолохова без всяких на то оснований впихнули в этот список, хотя он-то среди перечисленных правоверных рапповцев — белая ворона, разве что исключая Серафимовича.

Ответит ли Горький? Шолохов позже узнал, что беспартийный писатель не испугался демагогии и направил сердитое ответное письмо: «Вы человек болезненно самолюбивый, как все наши литераторы, испорченные ранней славой…» Но редактор «Правды» Лев Захарович Мехлис отказался обнародовать ответ.

Февраль. Шолохов сдержал слово — выступил на пленуме своего райкома — и отчитался о своей заграничной поездке. Рассказал, какое там, при капитализме, сельское хозяйство. Рискнул даже на прямые сопоставления: «У нас варварски гибнет и совершенно не используется ценное удобрение. Мы можем перекрыть урожайность Швеции…» Как ни сопротивлялись майданниковы, разметновы и Давыдовы — мол, не быть у нас такому никогда, Луговой настоял: принять постановление в поддержку шолоховского предложения. Хоть что-то посильное перенять бы.

Район готовится к севу. У Шолохова же свои заботы. В одном из писем отзвуки: «Не дают работать наши газеты! Только проводил одну девицу из „Комс. правды“, как приехали из радиоцентра и „Известий“. Проканителился с ними пять дней. Свету не рад!»

Журналисты действительно стали активно «пропагандировать» Шолохова… «Известия» опубликовали отрывок из «Тихого Дона», после чего пришло письмо из журнала «Знамя» (забавно читать, как заманивают писателя в журнал): «Дорогой товарищ Шолохов! Мы прочитали в „Известиях“, что Вы 4-ю книгу „Тихого Дона“ не хотите печатать… в журналах. Приветствуем Ваше заявление»… «Приветствуют» и соблазняют достоинствами своего авторского коллектива: «Может быть, на этот раз (после давних попыток редакции привлечь Вас к сотрудничеству в „Знамени“) мы с Вами можем договориться… В этом году, например, в № 1 напечатана целиком повесть Слонимского, в № 2 печатаем целиком роман Кс. Аракеляна „Краснознаменцы“, в № 3 целиком в одном номере роман И. Эренбурга „Не переводя дыхания“». Шолохов отказал.

В марте 1935-го Шолохов поделился с читателями «Известий» своим замыслом написать вторую книгу «Поднятой целины»: «Вместить такое обилие материала в одной книге трудновато… Были мысли увеличить роман еще на одну книгу…»

Однако все уже написанное для второй книги пришлось отложить в долгий ящик и тем самым — каков жуткий рок! — обречь на гибель от фашистской бомбы в войну (о чем речь дальше).

Отчего же он прекратил работать над романом? Остались два свидетельства. Соратника по райкому и друга Петра Лугового: «Тут путь преградили известные перегибы» (кратко, но многозначительно — политика!). И самого Шолохова: «Дописал до конца книгу и стал перед проблемой: в настоящий момент уже не это является основным, не это волнует читателя… Ты пишешь, как создаются колхозы, а встает вопрос о трудодне, а после трудодней встает вопрос уже о саботаже…»

Саботаж! Как тут не припомнить письмо Сталина, где сопротивляющиеся голодомору казаки были обозваны саботажниками, а писателю сделан выговор за их защиту. Как тут не вспомнить шолоховское письмо Сталину в 1933-м — с протестом и против перегибов, и против огульных обвинений в саботаже: «Лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу „Поднятой целины“».

Бессонные ночи в раздумьях — писать или не писать продолжение, поспешать или не поспешать «за моментом», скрывать или нет от читателей, что все-таки не быть в эти годы роману… Не в эти ли ночи рождалась статья со строками: «Плох был бы тот писатель, который приукрашивал бы действительность в прямой ущерб правде»?

Шолохов в жерновах славы и ненависти. Партработник, ставший секретарем Союза писателей, Александр Щербаков, день за днем вел дневник. Остались записи о том, кто что просил или о чем сообщал. За Шолохова, судя по ним, никто не просил, но заспинные мнения, например, о «Поднятой целине», высказывал. «Наиболее яркое халтурное произведение. Взята политическая схема, и вокруг нее нанизан художественный материал. Раскрашенная схема. Шолохов — ведомственный, наркомземовский писатель» — это слова Владимира Ставского — влиятельного начальника Союза писателей, на людях искусно изображавшего дружбу с Шолоховым. Шолохову такая «дружба» крепко припомнится — в 1938 году.

Все ждут вторую книгу «Целины». Литначальству очень хочется ускорить ее появление в надежде, что она станет гимном сталинской коллективизации. Сразу же после первомайского праздника президиум Правления Союза писателей заслушивает доклад редактора «Нового мира». Застенографировано: «На днях я получил письмо от Шолохова. После всех выступлений о том, что Шолохов не будет печатать „Поднятую целину“ в „Новом мире“, он пишет, что никогда не заявлял, что не будет ее печатать в журнале и что наше соглашение остается в силе. Он пишет, что в конце сентября или в начале октября пришлет рукопись для печатания в журнале. Таким образом, 2-я часть „Поднятой целины“ появится в нашем журнале в этом году». Узнал ли Шолохов, что эта стенограмма оказалась в ЦК?

Не появилась полная «Поднятая целина» при Сталине. Разве со второй половины 30-х годов могло бы появиться произведение без восхваления политики вождя?

Разве уцелела бы, к примеру, огромной взрывчатой силы «дорожная» сцена из второй книги? В подводе впереди, как полагается, — возница, рядовой колхозник, позади, как полагается, ездок — Давыдов, председатель колхоза. Едут, не молчат. Начальник начал упрекать возницу за непоспешание. Наверняка думает, что нашел доходчивый пример: «— Ну а если, скажем, пожар на хуторе случится, ты и с бочкой воды будешь ехать такими же позорными темпами?