Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова

И вот Юлькино «только Минька» зацепило, дернуло, словно рыболовным крючком, за сердце. Сначала не поняла, а потом, когда подумала об Арине с Андреем, чуть не взвыла – не было у нее такого никогда! Четвертый десяток идет, пятеро детей, третий мужчина, а НЕ БЫЛО! Не взвыла только потому, что как удар пришло понимание: в этом-то и есть ее право! Коли в одном обделена, так другим удоволится!

«Вот, значит, как, Анюта. Неужто Царица Небесная по-женски поняла беду твою да ниспослала утешение… хоть и ущербное, но все-таки утешение? Потому-то и нет искреннего раскаяния, нет несомненного чувства греховности? Нет, не грех, не распутство благословила Матерь Божья, но даровала мне свободу выбора: решай сама: дозволяешь себе или не дозволяешь?

Нет! Нет! Не может быть такого! Наущение диаволово! Змий эдемский нашептывает! Молиться, каяться, крестом лежать пред ликами святых, плоть истязать… Так ведь не поможет… Господи, я же знаю, что не поможет! За что испытания такие, Отец Небесный?!

Но ведь живут же как-то другие, не всем же выпадает такое счастье, как Юльке с Ариной… Как-то ведь обходятся… Кто-то, конечно, свое в грехе ищет, но не все же? Как жить? Что придумаешь, боярыня-матуш… Боярыня?

Боярыня! Ведь боярыне отчасти и мужеское пристало! А мужи-то… То полонянок в походе… да и так на сторону сходить… и никто особо зазорным не считает, кое-кто и гордится. И не осуждают… ну разве что жена поскандалит, да и то сочувствуют не ей. Боярыня… от чего-то женского приходится отказываться – нельзя, невместно, а что-то мужеское дозволено…

Что ж, значит, Анюта, стезя у тебя такая? Предначертано, вот и сбылось… начало сбываться, еще когда о боярстве и не задумывалась? Оттого и ощущение своего права? Неужто и впрямь воздается тебе за то, что во имя боярства, во имя ДЕЛА пришлось пожертвовать частью женской сути?

А ведь полегчало на душе-то, полегчало! Знак свыше? Да! Да, боярыня Анна Павловна! Вступаю на стезю боярскую и принимаю на рамена свои обязанности, тяготы и ПРАВА! В том числе и это право, и да не будет мне сие в укор! На тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки!»

И вот сейчас, здесь, на недостроенной стене, поддавшись соблазну подразнить мужей, Анна поняла: вовсе не требуется быть такой уж раскрасавицей, чтобы на тебя смотрели все. Надо просто быть КЕМ-ТО. Не обычной бабой, которых полно рядом, а чем-то отличной от них, ну вот хотя бы как она – боярыней. А если при этом еще и собой хороша – просто хороша, а не какая-то краса ненаглядная, то все: мужи не только других баб замечать перестают, но и о деле забывают.

«Так вот в чем секрет покойной свекрови Аграфены Ярославны! Идет, бывало, по улице, и рядом с ней все разговоры умолкают, глаза у мужей масляными делаются, а у баб – гадючьими. Как же – сотница княжьих кровей, и стать до последних дней сохраняла, а шла-то как, а глядела!.. Она ж не только в убранстве понимала – она СЕБЯ понимала, и остальные это чувствовали!»

– Анна Павловна! Матушка-боярыня, изволь подойти к этому краю!

«Ну вот, и сама о деле позабыла!»

Задумавшись, Анна упустила момент, когда все перешли на другой край помоста, чтобы смотреть внутрь крепости. Вернее, туда, куда требовалось, смотрел один лишь Кузька. Сучок с Нилом пялились на Тита еще кровожаднее, а Прокоп, умоляюще, – на Анну. Похоже, наказание плотников затянулось сверх всякой меры, пора его как-то прекращать. Но как? Тит токовал как глухарь на токовище:

– … А вот теперь сравните: ворог, значит, лезет по лестнице только с оружием, считай, налегке, хотя, конечно, всяк защитник его норовит железом уязвить или какую-нибудь гадость на голову скинуть. Оно и понятно: кто ж спокойно смотреть станет, как ворог к тебе подбирается? В таком разе бревно в него метнуть али смолой горячей полить – самое то: и сам удовольствие получаешь, и польза прямая и несомненная, считай, богоугодное дело сотворил, даже если ведро дерьма кому-то в морду выплеснул. Но сейчас у нас речь не о том. С обратной-то стороны уже не вороги, а наши люди по точно такой же лестнице карабкаются, да не налегке, а с грузом каким-нибудь! То ли воинский припас волокут, то ли вниз раненых спускают, то есть руки-то заняты. А ты попробуй с занятыми руками да еще с грузом по этой лестнице вверх-вниз побегай, хоть тебе на голову ничего и не сыплется. Да и то неизвестно – случается, что по нерадивости или второпях и уронят, да не что-нибудь, а как раз то, что ты сейчас только в поте лица на стену вознес, да тебе же на голову. Вот и сравните, кому легче – ворогам или своим людям?

«И впрямь получается, что с обеих сторон на стену полезут – одни со злом, другие с добром – и неизвестно, кому труднее придется. Что-то мастера тут недодумали. Погоди-ка, матушка! С двух сторон вроде бы одно и то же делают, но с разными устремлениями… А не так ли и у нас: вроде бы учим одних и тех же – младую поросль, но устремления-то у девиц и у отроков разные, да и мы как наставники разного достичь желаем.

Не о том ли Аристарх мне давеча толковал – искать общее, похожее? Ведь и верно, цель-то у нас у всех одна – вырастить новое поколение погорынского… как же Мишаня-то это называл? Слово какое-то… это часть народа, призванная повелевать… нет, не вспомнить. Да и неважно! Если цель у нас одна, то нужно понять, как это умудренные мужи с отроками делают, а потом приспособить то же самое для воспитания девиц. Да что ж я, не разберусь, что ли, в чем отличие девиц от отроков?

Филимон как раз об этом сказывал, но на свой лад. Значит, надо с ним подробно потолковать… может, и не раз… и Арину тоже позвать – что-то же из бабкиных уроков она помнит. Ой господи, да она это уже применяет, вон как на Аньку подействовало!»

Пришедшая в голову мысль показалась такой важной, а немедленно поговорить с Филимоном захотелось так сильно, что занудство Тита стало уж и вовсе нестерпимым, да и наказание плотников за попытку посмеяться над боярыней вдруг представилось такой мелочью…

– Так, господа наставники и господа мастера, – прервала Анна монолог Тита, – вижу, что друг друга вы поняли и общим умом во всех недоделках разобрались.

– Да уж! – каркнул Сучок и многозначительно поправил заткнутый за пояс топорик.

– Во-во, общим… – согласился Прокоп таким тоном, будто сбрасывал с плеч невесть какой груз.

– Так не все еще, теть Ань! – обеспокоился Кузька. – Наставник Тит обещался рассказать…

– А дальше вы уж и без меня управитесь, – не дала договорить племяннику Анна. – Мне недосуг, да и не пристало в подробности крепостного строения вникать.

На первых ступеньках лестницы Анну настигло «журчание» Тита:

– Отрадно зреть внимание и прилежание отрока Кузьмы к столь важному делу! Иным, даже и зрелым мужам не грех бы с него пример брать…

«Ага, прилежание… Поди угадай, то ли Кузьке и впрямь так интересно, то ли он развлекается, продлевая мучения Сучка? По нему нипочем не поймешь».

А когда боярыня сходила с лестницы на утоптанную землю крепостного двора, над недостроенной стеной уже разносился скандальный вопль Сучка: