Книга Призраков - Сэбин Бэринг-Гулд

Однажды мисс Эмори, увидев тоненького ребенка с большими глазами, услышав, как он кашляет, вынесла ему чашку горячего кофе и немножко хлеба.

Он принял их без единого слова, только стащил с головы и бросил к ее ногам свою старенькую порванную шляпу, обнажив торчащие во все стороны волосы; он смотрел на нее, потеряв дар речи.

– Джо, – сказала она, – бедный маленький человечек, сколько тебе лет?

– Понятия не имею, – ответил он.

– Ты умеешь читать и писать?

– Нет.

– Ты умеешь складывать?

– Нет.

– А что ты умеешь делать?

– Скрипку.

– У тебя есть скрипка?

– Да.

– Я хотела бы увидеть ее и услышать, как ты играешь.

На следующий день было воскресенье. Маленький Джо совершенно забыл об этом, и о том, что мисс Эмори утром, по всей вероятности, пойдет в церковь. Она хотела увидеть его скрипку, поэтому он взял ее и отправился в парк. Проходя мимо церкви, он услышал звуки органа и пение хора. Он замер, прислушиваясь, затем направился к ней. Его охватило непередаваемое чувство; он приложил свою скрипку к плечу и провел смычком по струнам. Звук был слаб, его заглушали орган и пение хора. И тем не менее, он мог его слышать, его сердце радостно билось, когда он играл в сопровождении, подобно мисс Эмори. Хор выводил гимн на музыку Лютера:

Великий Бог, что вижу я и слышу?

Грядет конец времен…

Маленький Джо, играя на своем жалком инструменте, шел к церкви, волоча ноги по опавшим пожелтевшим листьям, между надгробиями, увлекаемый красивой, торжественной музыкой. Поднялся по ступеням, остановился ненадолго в дверях, затем продолжил свой путь; он не понимал, что творится вокруг, не слышал ничего, кроме музыки, не ощущал ничего, кроме того, что его скрипка звучит вместе с органом; он вошел в церковь, не сняв своей смешной соломенной шляпы, хотя здесь присутствовали все: землевладелец и его жена, пастор, и жена пастора, приходской староста и его помощник, и смотритель кладбища, и смотритель дорог, и окрестные фермеры со своими женами. Он совершенно забыл о ней, о своей соломенной шляпе, слезы радости наполняли его глаза и скатывались по бледным щекам.

Прихожане и церковные старосты испытали шок, когда увидели оборванного мальчика, вошедшего в церковь со шляпой на голове и играющего на скрипке, не взирая на святость места, в особенности в присутствии крупных землевладельцев; пастор громко кашлянул и выразительно взглянул на старосту, фермера Эггинса, ставшего краснее солнца в ноябрьском тумане, и даже розы. В то же мгновение, по его сигналу, помощники старосты выросли словно из-под земли и двинулись с разных сторон к Джо Гендеру.

В тот момент, когда они коснулись его, пение прекратилось; Джо очнулся от своих видений и оказался в суровой реальности. Он ошеломленно взглянул сначала на одного, потом на другого, державшего его, помощника: их лица пылали негодованием, они буквально онемели от гнева. Они повели его из церкви, крепко держа за руки; спустились по крыльцу, пошли по дорожке. Джо слышал позади себя невнятный голос пастора, читавшего молитву. Он оглянулся, и увидел лица школьников, наблюдавших за происходящим через открытую дверь. Когда до улицы оставалось не более пяти шагов, один из помощников громко произнес: «Все!», после чего положил тяжелую ручищу на голову мальчика и толкнул его в сторону своего напарника. Тот, не менее тяжелой ручищей, откинул мальчика обратно; после чего Джо получил такой удар ногой пониже спины, что пролетел остававшиеся пять шагов, вылетел на улицу и упал на дорогу, раздавив свою импровизированную скрипку.

После этого помощники старосты как по команде развернулись, высморкались, отправились обратно в церковь и присоединились к остальным прихожанам, испытывавшим к ним благодарность за то, что они так споро и блестяще справились со своими обязанностями.

Помощники церковного старосты не знали, что, после того, как они слегка поколотили маленького мальчика на дорожке погоста и выбросили на улицу, он ударился головой о камни мостовой и остался недвижим. Там он и лежал, пока длились молитва и проповедь. Но когда прихожане вышли из церкви, то были поражены, увидев лежавшего без чувств Джо, с разбитой головой, в луже крови. Землевладелец был в шоке, равно как его жена и дочь, помощники не знали, что и сказать. К счастью, конюшня землевладельца располагалась неподалеку от церкви, и в ней имелся фонтанчик; принесли воду и привели Джо в чувство.

Тем временем, миссис Эмори поспешила домой и вернулась со свинцовым пластырем и маленькими ножницами. Пластырь нарезали полосками и заклеили им рану на голове Джо, так что он вскоре пришел в себя настолько, что смог держаться на ногах, после чего помощники церковного старосты препроводили его домой. Приведя, они описали происшедшее, не жалея черной краски, представляя Джо виновным в святотатстве, обвиняя в сопротивлении и недостойном поведении, заслужившим подобное обращение. После чего каждый получил от мистера Лембола по половине кроны и отправился домой.

– Итак, парень, – воскликнул отец, – ты снова принялся за свое! Сколько раз я говорил тебе не ходить в церковь? Церковь не для таких, как ты. И если бы ты не получил достойного наказания, я сам наказал бы тебя так, как ты того заслуживаешь.

Несколько дней после этого случая Джо Гендер чувствовал себя очень плохо. На его щеках выступил нездоровый румянец, глаза стали еще более светлыми, а речь – странной. Больше всего он беспокоился о своей скрипке; он не знал, что с ней случилось: подобрал ли ее кто-нибудь, или унес. Наконец, он прямо спросил об этом, и горько расплакался, когда узнал, что она разлетелась в щепки после его падения, и превратилась, вместе со спутанным конским волосом, в нечто, напоминающее обломок кораблекрушения. Пришла мисс Эмори, чтобы справиться о его здоровье; она оставила ему пять шиллингов, когда отец и мачеха вышли. Мальчик засмеялся от радости, захлопал в ладоши и спрятал деньги в карман, ничего не сказав, из чего мисс Эмори сделала заключение, что он не вполне в своем уме. Но для Джо не имело теперь никакого значения, что у него с головой, пусть бы она и отличалась от других; он знал, что у него есть деньги, которых хватит, чтобы купить прекрасную скрипку, ту самую, которую он видел в витрине магазина много месяцев назад, ради которой работал и ограничил себя в пище.

Когда мисс Эмори ушла, пока не вернулась мачеха, он открыл дверь и выскользнул на улицу. Он боялся, что его заметят, и прятался за изгородью или в канаве, когда ему казалось, будто кто-то идет, пока, наконец, не выбрался на нужную дорогу. Здесь он бросился бежать, и бежал, пока не устал. Голова его была перевязана тряпкой; он почувствовал жар, снял тряпку, обмакнул ее в воде и снова повязал. Никогда еще рассудок его не был столь ясен, как сейчас, поскольку его вела единственная цель, к желанному предмету, который вот-вот станет принадлежать ему. Он сжимал монету в ладони, иногда останавливался, смотрел на нее и целовал, прижимал к бьющемуся сердцу и снова бежал. Он задыхался. Он не мог больше бежать. Он присел возле изгороди. Пот градом катился по его лицу. Потом услышал, как ему показалось, быстрые приближающиеся шаги, подумал, что его кто-то преследует, вскочил и побежал дальше.