Лаврентий Берия. Кровавый прагматик - Леонид Маляров

Трудно представить себе, зачем Лаврентию Берии нужны были такие фантасмагоричные, босховские сцены. Понятно, что он относился к людям как к скоту, сам на расстрелы не ездил, да и странно было бы представить первого секретаря ЦК КП(б) республики вблизи расстрельной ямы. Но зачем такая совершенно излишняя, ничего формально не дающая жестокость к приговоренным? Возможно, так проявлялась страстная мстительность Берии. Таким образом он передавал последний личный «привет» своим обидчикам. А может, понимая в душе, что осужденные ни в чем не виноваты, Лаврентий не хотел даже представить себе их казнь актом высокого мученичества. Последние минуты жизни несчастных должны были быть втоптаны в кровь и грязь. С расплющенным лицом и выбитыми зубами мало кто способен кричать перед расстрелом «Да здравствует партия и товарищ Сталин!» Жалкие, униженные жертвы не трогали совесть. Мусор, а не люди.

Впрочем, скорее всего, для прагматика Берии это был своеобразный тимбилдинг – следователи на глазах друг у друга и расстрельной команды совершали очевидные даже по тогдашним законам преступления. В результате их связывала круговая порука. Выражаясь фигурально, каждый мог посадить каждого.

Когда Лаврентий Берия через год начнет чистить НКВД от «ежовцев», он подобный «афункциональный» садизм будет ставить им в вину. Так, например, широко известно дело вологодских чекистов, рубивших своим жертвам головы топором. Палачи не только были расстреляны, уроки этого дела широко обсуждались в чекистской среде и должны были послужить предостережением против излишних зверских паталогий.

Заметим, однако, что своих следователей Берия не сдал. Почти все они пошли на повышение, многие уехали за своим шефом в Москву. К 1939 году Амаяк Кобулов стал заместителем наркома внутренних дел Украины, его брат Богдан – начальником следственной части НКВД СССР. А Константин Савицкий – заместителем Богдана Кобулова в НКВД СССР. Никита Кримян – заместителем начальника Управления НКВД по Львовской области. Николай Рухадзе – ответственным секретарем партколлегии при ЦК КП(б) Грузии.

Единственное исключение – следователь Александр Хазан, который в феврале 1938 года был арестован, но, конечно, не за излишнюю жестокость. Причины ареста объяснил на следствии в 1954 году его начальник Гоглидзе:

В 1937 г. по предложению Кобулова у Хазана были сосредоточены все материалы на сотрудников НКВД Грузии, проходивших по показаниям арестованных. Через несколько месяцев после этого решения стало известно, что Хазан специально собирал провокационным путем материалы на сотрудников НКВД и со многими из них сводит личные счеты, терроризирует аппарат угрозами и запугиванием.

Впрочем, за интриги против своих же товарищей чекистов Хазана не посадили, а лишь убрали с оперативной работы. После чего этот упырь и пыточных дел мастер устроился в межрайонную тбилисскую школу НКВД преподавателем дисциплины «следственное дело». Уже в 1942 году Богдан Кобулов взял его на руководящую работу в центральном аппарате НКВД СССР. В 1948 году вышел в печать труд Александра Хазана под названием «О моральном облике советского человека».

С начала ХХ века, еще до революции, в Грузии, прежде всего в Тифлисе, образуется богемная среда, состоящая из художников, поэтов, прозаиков, музыкантов, артистов и режиссеров. Все это – крупные имена, известные далеко за пределами Грузии: художники Ладо Гудиашвили и Нико Пиросмани, театральные режиссеры Константин Марджанишвили и Александр Ахметели, поэты братья Галактион и Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, прозаики Михаил Джавахишвили и Константин Гамсахурдия. Тбилиси город маленький, все всех знают. Частые дружеские застолья, духаны Головинского бульвара, театральные спектакли и концерты постоянно сводили этот круг вместе.

Подавляющее большинство грузинской культурной элиты встретило независимость своей страны восторженно. В местной традиции – представление о величии Грузии, идущее от Ильи Чавчавадзе и Важи Пшавелы. В отличие от России, где большевистскую революцию так или иначе приняли Валерий Брюсов, Александр Блок, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, грузинская интеллигенция к большевикам отнеслась отрицательно. Местная богема предпочитала ориентироваться не на Россию, а на Западную Европу. Создание Грузинской ССР рассматривалось ими как оккупация. Например, известно резкое открытое письмо, написанное в 1922 году Владимиру Ленину Константином Гамсахурдией.

Грузинские интеллектуалы в 1920–1930-е годы относились к советской власти примерно так же, как деятели культуры Польши и Венгрии в соцлагере в послевоенное время. Необходимо было придерживаться определенных правил, о чем-то умалчивать, но прямое участие в строительстве «социалистической культуры» рассматривали как дурной тон.

Между тем грузинская культура приобрела то значение, которое она до сих пор сохраняет в немалой степени благодаря русской культуре. В годы Гражданской войны в Грузии нашли пристанище те, кому было не по пути ни с белыми, ни с красными, и эти края произвели на них чарующее впечатление. Здесь жили Сергей Городецкий, Юрий Деген, Николай Агнивцев, существовало множество русских литературных групп, выходили стихотворные сборники и альманахи.

Впрочем, Осип Мандельштам (первым переведший Важу Пшавелу на русский язык) к грузинской богеме относился не без иронии: «Сейчас в Грузии стоном стоит клич: „Прочь от Востока – на Запад! Мы не азиаты – мы европейцы, парижане!“ Как велика наивность грузинской художественной интеллигенции!.. Воспитанные на раболепном преклонении перед французским модернизмом, к тому же воспринятым из вторых рук через русские переводы, они ублажают себя и своих читателей дешевой риторической настойкой на бодлэрианстве, дерзаниях Артура Рэмбо и упрощенном демонизме. Мимо них прошло все огромное цветение русской поэзии за последнее двадцатилетие. Для нас они Пенза или Тамбов… Литературная жизнь необыкновенно шумна и криклива, множество диспутов, ссор, банкетов, расколов. Не покроет всю эту суету сует львиный рык художника: „Вы не Запад и не Восток, не Париж и не Багдад; глубокой воронкой врезалось в историческую землю ваше искусство, ваша художественная традиция. Вино старится – в этом его будущее, культура бродит – в этом ее молодость. Берегите же свое искусство – зарытый в землю узкий глиняный кувшин!“»

По мере того как Советский Союз все более закрывался от Запада, поездки в Грузию, как во времена Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, воспринимались будто заграничные путешествия. Важно и то, что в это время крепнет идея межнациональной советской литературы. Все выдающиеся произведения народов СССР должны быть переведены на языки других народов, стать всесоюзно известными. Теперь между грузинскими поэтами и их русскими коллегами устанавливаются не только дружеские, но и деловые контакты. Поэтов «Голубых рогов», например, переводят Борис Пастернак, Николай Заболоцкий и Николай Тихонов.

Нина Асатиани, внучка поэта Тициана Табидзе, рассказала нам в Тбилиси:

Паоло Яшвили, самый близкий друг Тициана Табидзе, был в Москве. Там он познакомился с поэтом Борисом Пастернаком. И когда он приехал в Тбилиси, рассказывал, что это необыкновенный человек, рассказывал в лицах, как они встречались, очень интересные истории, и сказал, что обязательно Пастернак приедет в Грузию. В тридцать первом году Пастернак правда приехал в Грузию. Нина, супруга Тициана, и Тициан поспешили домой к Паоло, где должен был быть Пастернак. Когда они туда шли, все время нервничали и думали: неужели он правда такой, как его описывал Паоло. Когда они зашли, увидели Пастернака – это было, ну, что-то необыкновенное, и чувство необыкновенное, вот они посмотрели друг на друга и поняли, что это будет дружба на всю жизнь. И так оно и было. Тициан и Пастернак подружились. Пастернаку показали всю Грузию, возили его, он был в Кобулетах, был в Кодори, полюбил Грузию. Нина, супруга Тициана, помогала ему делать подстрочники для переводов.