Угли войны - Гарет Л. Пауэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но что-то надо было делать. «Хищники» пошли на все, чтобы заткнуть рты свидетелям с лайнера, и меня, без сомнения, ждала та же судьба. Я ударила костяшками пальцев по ладони. Нечего и думать, чтобы Мендерес допустил нас подать рапорт о случившемся. Как только удостоверится, что мы не солгали о судьбе Оны Судак и его сына, нам конец.
На экране вновь появилась аватара «Злой Собаки».
– Принимаю передачу с Мозга, – уведомила она.
– От наших?
– Нет, в открытый эфир идет сигнал от некой Оны Судак, гражданки Конгломерата.
– Выведи на монитор.
– Есть-есть!
Экран, осветившись, показал немолодую женщину с коротко остриженными седыми волосами. На ней был изолирующий скафандр. Щеки запали, вокруг глаз темные круги – признак истощения.
– …пока невредима, – говорила она.
– «Праведный гнев» отвечает, – сказала «Злая Собака».
– Подслушать можно?
– Конечно.
Раздалось резкое шипение помех, и я услышала голос Мендереса:
– Мне остается только извиниться, мэм. «Фенрир» не мог знать, что вы на борту. Я, как только услышал, бросился сюда. Рисковать, посылая сообщение, я не мог, и хорошо, что успел вовремя.
– Спасибо, Якоб.
На лице Судак грусть смешалась с облегчением. Я догадывалась, что ей пришлось вынести за неделю после крушения лайнера. Однако больше всего меня изумила почтительность, с какой держался Мендерес. Лаура на мой вопросительный взгляд свела брови в таком же недоумении.
Кто же эта женщина?
Она провела ладонью по лбу, оставив на нем грязное пятно, и сказала:
– Посылаю свои координаты. Заберите меня.
– Немедленно готовлю челнок и отправляю людей, – ответил Мендерес. – Мой сын с вами?
– Престон? – удивилась Судак. – Нет, я его не видела. Но в туннелях еще кто-то есть. Может быть, он с ними.
«Довольно!»
Медведь навис надо мной.
«Ты добиваешься только собственного спасения».
Я с досадой взглянула на прервавшее переговоры существо.
– На том корабле мои сослуживцы. Если попаду на борт, может быть, смогу убедить их отступить.
Зверь придвинул морду к самому моему лицу. В его пасти целиком уместилась бы моя голова. Несло из нее, как из мясной лавки в жаркий день.
«Ты не желаешь прекращения конфликта. Ты думаешь только о собственном спасении».
– Ты меня в этом винишь?
«Зная твою историю – нет».
Он отодвинулся на пару шагов и вопросительно оглядел изображенные на куполе корабли.
«Но ты утверждаешь, что бывают человеческие существа не столь воинственные, как ты».
– Да, – пожала плечами я.
«Сомнительно».
Тут уже ощетинилась я. Я всю жизнь служила, я играла ключевую роль во множестве полицейских операций и пограничных конфликтов еще до войны. Но все мои действия, каждый выстрел, каждая отнятая мной жизнь – все это было ради защиты детей и взрослых Конгломерата. Я патрулировала, я угрожала, я сражалась, чтобы они наслаждались мирной безопасной жизнью, чтобы встречались и влюблялись, находили работу и растили потомство, не опасаясь угроз из глубин вселенной.
– А те, другие? – резко спросила я.
«Какие другие?»
– Ты сказал, здесь есть другие группы.
«Одна из них вооружена».
– Ладно, ясно. А вторая? Тоже спасшиеся, как и я?
«Не знаю».
– Ты можешь их проверить?
«Постараюсь».
– А корабли на орбите?
«Это военные корабли».
– Не все. Смотри. – я указала на одного из «хищников». – Видишь эмблему на корпусе? Это уже не военный корабль. Он теперь другой.
«Другой?»
– Проверь его.
«Я способен устанавливать связь только с органическим разумом».
– Сознания этих кораблей выращиваются из культуры стволовых клеток.
Существо фыркнуло, возможно выражая удивление, или насмешку, или отвращение. Я не знала, как их различить.
«В таком случае, наверное, я сумею. Я…»
Он запнулся, словно отвлекшись на что-то, склонил голову набок, а потом привстал на задних лапах, потянулся к изображению, всмотрелся.
«Этот символ!»
– Желтая звезда?
«Я его знаю».
– Да, – сказала я, – это корабль Дома Возврата.
«Символ старше. Он принадлежит „Объединению личных очагов в один, преданный спасению и возврату бедствующих скитальцев“».
Это длинное название отозвалось воспоминанием о летних днях в школьные времена, тридцать лет назад. С ним вернулся запах нагретого солнцем бетона, слишком теплого и неудобного форменного джемпера, досады, что приходится сидеть, ссутулившись над экраном, когда тянет удрать и поиграть в пыльной горячей траве.
– Очажники? – я искала в памяти содержание давних уроков. – Они же все пропали несколько тысяч лет назад?
В устремленном на меня взгляде медведя мне почудилась печаль.
«Нет, – сказал он. – Они не исчезли. Не пропали».
Он упал на четыре лапы и опустил морду.
«Они – мы».
Вытащить неисправный фильтр, заменить.
Вытащить самое себя из трубы на четырех лицах, инструмент держать остальными, пятым и шестым.
Представлять, будто ползешь по ветвям и развилкам Мирового Древа. Ветер несет запах драффов. Чинить поврежденные ветви. Обирать паразитов. Обрывать старые листья. Питать и оберегать новую поросль.
Тосковать по дому. И двигаться дальше.
Бой оставил серьезные повреждения.
Тревожная Собака как большое раненое животное. Не показывает миру боли и слабости, но изнутри умирает, если не чинить.
Добрался до конца трубы и выпал в коридор.
Список работ длиннее всех шести рук.
Всегда есть что чинить. Всегда новые поломки.
А до сна далеко. Сна не будет много часов. Нельзя, слишком многое надо исправить.
Скучаю по гнезду.
Хорошее гнездо.
Иду по коридору, когда что-то ощущаю.
Воздух меняется.
Электричество.
Облако заслоняет солнце.
И знакомый голос.
Старый-старый голос.
Он говорит у меня в голове, как голос старого друга.
