Вурди - Владимир Колосов

— Точно ведь знает он тебя, — проворчал чуть не в самое ухо нелюдиму бродяга и добавил: — Что ж, смотри.

Гвирнус торопливо обернулся.

Едва не вскрикнул от изумления.

И, почему-то вдруг сразу охрипнув, выдавил одно только слово.

— Ты?!!

1

На снегу лежал Керк.

Кожа да кости.

Потому что никакой одежды на нем не было.

На лице, вернее, на том, что напоминало человеческое лицо, ибо так мало было в его выражении человеческого, разорванный в клочья намордник. «Это ж сколько надо силищи, — с отвращением подумал нелюдим, — чтобы вот этак-то разорвать!»

Из голой спины торчало густо оперенное древко стрелы.

Чужой стрелы. Вовсе не из тех, что брал на охоту Гвирнус. Стрела, несомненно, принадлежала бродяге. Тот, заметив пристальный взгляд охотника, поспешил подтвердить:

— Моя.

«А лук? — удивленно подумал Гвирнус. — Зачем же ему нужен был мой лук?»

Хотел было спросить, но не спросил, оставив все вопросы на потом.

Кивнул отшельнику: мол, ясное дело, не слепой.

И снова уставился на Керка.

Несколько лет уже не встречал его нелюдим. Хотя знал, что выгнанные им из нового Поселка Гилд с Керком живут не так уж далеко. Два дня пути. За березовой рощей. Знал, но именно потому обходил тамошние места стороной.

Гвирнус шагнул ближе, пытаясь лучше рассмотреть бывшего врага, которому даже сейчас, после смерти, не мог простить некогда сожженного дома.

Мертвый Керк неприятно поразил нелюдима.

Жизнь в лесу сильно изменила бывшего охотника. Он заметно постарел и теперь ничем не отличался от обычного бродяги. Заросшее щетиной лицо и после смерти выглядело настороженным и злым. Рот Керка был полуоткрыт, он улыбался и скалился одновременно… Вместо волос на голове болталось что-то бесформенное и грязное. Худое тело Керка было исполосовано многочисленными рубцами и ссадинами. Гвирнус попытался вспомнить, были ли они на Керке еще в ту пору, когда они жили в Речном поселке… Вспомнил. Зло стиснул губы, ибо сначала вспомнил горящий дом, вспомнил, как Керк и его приятели обошлись с ним… С Ай-ей… И лишь потом в голове мелькнула безобидная картинка. Он, Керк, кто-то еще… Теплый, даже жаркий день. Река. Вот Керк сбрасывает холщовую рубаху, штаны… С хохотом бежит по отмели… Так были? Нет? Вспомнил. Крякнул. Нет. Шрамы новые. Заработанные уже здесь. В лесу.

— Вурди? — пробормотал чуть слышно нелюдим. — Вурди, — повторил он. Все еще не веря своим глазам, торчащей из спины Керка стреле. Не веря огромной резаной ране на боку убитого, из которой и теперь сочилась, уже застывая на морозе, черная кровь.

— Ну, будет, — почти ласково, по-отечески пробормотал отшельник.

Гвирнус поднял на него глаза. Губы дрожали, он с трудом унял эту дрожь:

— Он мертв?

Старый бродяга покосился на лежащее на снегу тело:

— Это как сказать. Колышек-то у тебя.

Гвирнус вспомнил: да, в руке, осиновый, надо ударить, кажется, в сердце, чепуха какая-то, сказки. «Вурди меня возьми!» — снова прошептал он.

Но обыкновенной деревяшкой? Бить? Мертвеца?

— Он мертв. — Гвирнус в упор посмотрел на лесного бродягу. Тот усмехнулся:

— Учить тебя, дурака…

Ногой перевернул лежащее на снегу тело, так что теперь оно легло на раненый бок и стала заметна густая волчья шерсть. На животе Керка, ниже живота. На груди. Затем поставил ногу на этот поросший волчьей шерстью живот и с силой надавил на него.

— Пфф! — Откуда-то из самых глубин мертвого, казалось бы, тела вырвался тяжелый вздох. В каком-то странном оцепенении нелюдим наблюдал за тем, как вдруг сжались в кулаки костлявые пальцы бывшего охотника. Как снова разжались. Как дрогнула и еще больше обвисла нижняя челюсть, из которой, теперь это было отчетливо видно, вывалилось два острых волчьих клыка.

— Что же ты?! Бей! — крикнул отшельник, и в этот момент тело Керка неожиданно изогнулось, как древко лука с до предела натянутой тетивой. Потом рванулось из-под тяжелого сапога отшельника. Нога лесного бродяги соскользнула в снег, руки же твари будто только и ждали этого. В мгновение ока обвились они вокруг голени отшельника, тот отчаянно дернулся, пытаясь вырваться из цепких объятий, но лишь потерял равновесие и, тяжело крякнув, осел в рыхлый снег.

Падение спасло его.

Клыки Керка порвали толстые холщовые штаны — лишь четверти пальца не хватило оборотню на то, чтобы впиться клыками в столь желанную человеческую плоть.

Гвирнуса прошиб пот.

Мысленно он уже прыгнул к оборотню, мысленно уже вонзил между ребер данный отшельником осиновый кол, но, увы, только мысленно. Ноги нелюдима приросли к земле. Тело не слушалось. В глазах потемнело. На какое-то мгновение он ослеп, а когда очнулся, то увидел два барахтающихся в снегу тела. То, которое было наверху, принадлежало Керку. Теперь бы нелюдим вряд ли узнал в нем бывшего охотника. Кожа на голой спине оборотня сморщилась, как шляпка весеннего гриба. Шея невероятным образом расползлась до ширины плеч. Но самое главное — даже в темноте ночи Гвирнус видел, как стремительно растут на этой безобразно толстой шее, на этой безобразно сморщенной, но уже начинающей разглаживаться коже волосы…

Не волосы — настоящая волчья шерсть…

Отшельника нелюдим не видел.

Только вывороченные, будто переломленные надвое, торчащие из-под оборотня ноги. И руки, которые отчаянно отпихивали от себя большую, еще не волчью, но уже и не человеческую морду, издававшую странный хрюкающий звук, от которого кровь стыла в жилах, и даже видавшего виды охотника охватил панический ужас.

И спасительная злость.

Кровь вскипела в жилах нелюдима; уже не помня себя, он одним прыжком добрался до барахтающихся в снегу тел и, не раздумывая, вогнал осиновый кол в ненавистное ему тело. Чуть ниже лопатки. Прямо туда, где невесть как все еще билось недавно, казалось бы, уже остановившееся сердце.

Раздался странный чавкающий звук, что-то хрустнуло под напором рук Гвирнуса, в лицо ему брызнуло чем-то горячим, неприятно пахнущим, но главное — гораздо более горячим, чем простая человеческая кровь. Охотник несколько раз повернул колышек внутри (будто он орудовал ножом), потом, опомнившись, налег всем телом.

Оборотень все еще был жив.

Вдавленный в снег бродяга хрипел, силясь оторвать от себя лохматую морду, а когтистые лапы Керка рвали остатки мехового полушубка… «Хорошо, если полушубка», — внезапно подумал нелюдим. Не нравился ему этот хрип. Выпустив из рук уже основательно разворотивший внутренности оборотня кол, нелюдим крепко обхватил лохматое тело. Невероятным усилием скинул его с бродяги в снег… И не мешкая, ибо клыки твари клацнули в ладони от его сапога, врезал острым носком в ненавистную морду.