По закону перелетных птиц - Светлана Нергина

– Лойнна, этого мало, чтобы доказать невиновность принца его величеству.

– Знаю, – тяжело вздохнула она. – Тем более что отношения между братьями далеко не радужные, так что Регис будет только рад сплавить своего родственника куда подальше.

Плохо. Очень плохо работать в паре с черт знает кем, особенно если у тебя в ауре нет ни капли магической силы, чтобы вовремя стереть из его памяти то, чего в ней, по твоему мнению, лучше бы не было.

Потому что тогда у тебя нет возможности самой по-тихому разобраться в ситуации, а потом уже решить, стоит ли выносить ее на суд общественности или, заговорщицки подмигнув самому себе, закрыть навеки в пыльном сундуке памяти.

Разумеется, ставший свидетелем возмутительнейшей, с его точки зрения, сцены молодой колдун и не подумал молчать – как бы не так!

– Может, мне хоть поговорить с ним дадут? – без особой надежды спросила Лойнна.

– Может быть, – тем же тоном отозвался маг.

И оба грустно улыбнулись.

Ибо знали: не дадут.

– Да будет так! – глухо возвестил голос судьи – и звонко ударил молоток по деревянной подставке.

В глазах потемнело. Толпа вокруг недовольно заворчала, разгневанная, что не оправдались ее бережно лелеемые ожидания на зрелищную казнь. Впрочем, ей и без того теперь будет на что посмотреть.

Люмен усилием воли заставил себя кивнуть судье и королю с точно отмеренным почтением, щедро приправленным презрением, – и тряхнул волосами, направляясь к конюшне.

Двадцать четыре часа.

Существование братской любви хотя бы как понятия Люмен и до того ставил под сомнение, а уж теперь вообще воспринимал как изощрённое издевательство.

Хорошо придумал братец, ничего не скажешь.

Открытый суд, честный приговор…

Да вот беда: особа королевской крови, в прошлом безупречно верный отечеству подданный… Такого казнить на позорной площади нельзя. Во избежание народного возмущения. А вот изгнать из королевства очень даже можно. Без права возвращения, да еще запретив всем жителям оказывать ему любую помощь и гостеприимство. Теперь о жизни в Митьессе и речи, разумеется, не может быть, а как жить в чужой стране, будучи изгоем-чужеземцем, Люмен понятия не имел.

Лучше бы его казнили сразу, честное слово.

– Давай, Кося, – ласково потрепал он по холке привычно потянувшегося к нему в конюшне жеребца. – Тебя мне взять с собой разрешили, так что, уж извини, а вляпался ты в… хм… ничуть не меньше, чем твой хозяин. То есть по самую макушку.

Конь, не желая ничего понимать, торопливо и ловко обнюхал карманы любимого наездника, разочарованно фыркнул и ласково ткнулся мордой ему в плечо. Чего, мол, стоишь? Поехали!

– Поехали, – удрученно кивнул Люмен, наскоро приторачивая к боку скакуна сумки и вскакивая в седло. Конь, не дожидаясь приказа, послушно отправился к белеющему в темноте конюшни тонкой вертикальной полосой выходу.

И не подумавшая никуда разойтись после оглашения приговора толпа сменила диспозицию, теперь выстроившись в две неровные колышущиеся шеренги по обе стороны дороги, и с хищным ожиданием наблюдала за неторопливо выезжающим верхом на неразлучном Къелде принцем. Жеребец, опешивший от такого внимания, подался было назад, но Люмен твердо удержал его уздой. В толпе послышались острые шуточки и ехидные смешки.

Словно ничего не слыша и не замечая, принц легко стукнул Къелда каблуками по бокам, и тот, спохватившись и виновато понурив голову, послушно взял легкую трусцу, направляясь к прощально распахнутым деревянным воротам наскоро сколоченного для королевского лагеря забора.

Только за несколько саженей до них Люмен нашел в себе силы повернуть голову и в последний раз обозреть вчерашних подданных.

Чтобы встретиться с презрением, ненавистью и суеверным ужасом в глазах, глядящих ему вслед. Женщины держали поближе не отцеплявшихся от их юбок детей, мужчины гневно плевались и украдкой грозили кулаками. Люмен горько усмехнулся и покачал головой.

Впрочем, была и еще одна пара глаз. Взгляд их был не обвиняющий, не возмущенный и не презрительный, но мучительно ищущий и не находящий ответа. Отчаянно вопрошающий о чем-то, что могло быть известно только им, а понято только той, что смотрела. Хозяйка терпко-золотистых глаз неотрывно провожала его взглядом до самых ворот, не обернувшись даже к положившему руку на ее плечо черноволосому типу с возмутительно правильными чертами лица и бледной кожей.

Люмен запоздало припомнил, что кто-то упорно спорил со стражниками у входа в его палатку, но к смыслу слов он тогда не прислушивался – мир выцвел раз и навсегда, потушив всякий интерес к клокочущей вокруг жизни.

Впрочем, к черту! Едва оказавшись за границей ворот, Люмен с трудом сдержал облегченный вздох и пришпорил радостно сорвавшегося чуть ни в галоп жеребца.

К черту.

Если кто в королевстве и радовался тому, что король, забросив все дела и оставив столицу, пропадает где-то на западной окраине владений, то это был корчмарь в близлежащем селении Подгорье. Заведение у него было небольшое, всего столов на десять, но обычно и те пустовали, зал наполнялся народом разве что по праздникам или после какого-нибудь грандиозного события – надо же где-то посплетничать.

А теперь от гостей отбоя не было. Несмотря на скудность обстановки и незатейливое меню, воины из королевского лагеря сюда по вечерам ломились буквально силой. Потому что первые счастливчики успевали занять места за столами, чуть опоздавшие довольствовались притащенными из соседних домов лавками, а последние рассаживались прямо на полу и забивали щитами дверь, дабы все остальные уже не могли войти и окончательно превратить корчму в подобие бочки с пряно засоленной селедкой, пользовавшейся таким спросом под вышибающий слезу самогон.

Одной ленивой девки-разносчицы корчмарю стало не хватать, так что он торопливо пристроил к делу и своих спелых дочерей, и парочку торопливо нанятых селянок. Позорной такая работа не считалась: воины в столь непосредственной близости от королевского ока старались вести себя пристойно и нахальных шлепков вкупе с сальными шуточками себе не позволяли. А если, захмелев, переставали отдавать себе отчет в происходящем, то друзья, извинившись, торопливо выводили бедолагу на свежий воздух.

Продлись нападения тагров на мирных жителей еще пару лет – корчмарь был бы только рад.

– Сволочь себялюбивая, – вполголоса выругалась Лойнна, смерив его долгим испытующим взглядом через всю корчму.

– Сволочь, – охотно согласился сидящий рядом Райдас. – Но сволочь, умеющая казаться малость получше, чем она есть на самом деле. Во всяком случае, никого из ребят он ни разу за все время не обсчитал.

– Полагаете, это его красит? – скептически фыркнула ведьма.