Джевдет-бей и сыновья - Орхан Памук

Встав из-за стола, прошли в соседнюю просторную комнату, посредине которой стоял медный гравированный мангал. Из-за большого эркера и высоких окон казалось, что комната находится чуть ли не в самом саду; свет люстры играл на листьях ближайшей липы. Как и в большинстве других садов в Нишанташи, здесь росли по большей части липы и каштаны. Перед ужином, когда погода начала портиться, а в небе стали собираться тоскливые серые тучи, хозяин дома немного рассказал гостям об истории этих деревьев. Сейчас Саит-бей начал рассказывать об истории особняка и о том, как он ремонтировал его и приводил в порядок. Пришлось пойти на немалые затраты, чтобы превратить просторную прихожую селямлыка в гостиную. Потребовалось также сменить весь паркет и сломать некоторые стены, но многое из того, что было, все же осталось в сохранности. Многие думают, что старое невозможно обновить, но это не так: если вы предприимчивы и достаточно хладнокровны для того, чтобы не поддаваться мимолетным сантиментам, вы вполне можете, кое-что немного изменив, превратить старое в новое. Достаточно проявить чуточку изобретательности, и, приведя старое в соответствие с требованиями времени, можно достичь того же результата, что и начав строить заново, как многие и делают. Сказав это, Саит-бей снова пожаловался на свою болтливость и объявил, что уступает слово гостям, а потом, может быть, еще вернется к этой теме и, если осмелится, снова поговорит о покойном Джевдет-бее.

Воцарилось молчание. В комнату вошел сеттер. Все переглядывались, будто спрашивая друг друга: «О чем бы сейчас поговорить?» О дождике, который начал было накрапывать после обеда, уже сказали пару слов, и о жаре, стоявшей в конце августа, тоже; поговорили о том, как горюет по мужу Ниган-ханым, и о том, какие изменения после смерти Джевдет-бея были сделаны в управлении компанией; вспомнили, конечно же, о двухмесячной дочке Рефика и Перихан и не забыли обсудить последние новости — как местные, так и международные: если учесть, что никто из присутствующих не жаловался на здоровье, решительно все темы для беседы были исчерпаны. Сеттер, встревоженный внезапно наступившей тишиной, поднял голову и посмотрел по сторонам, а потом растянулся на полу у мангала.

«И зачем мы сюда пришли?» — думал Рефик. Направляясь к Саит-бею, он надеялся, что приятная застольная беседа поможет ему избавиться от все усиливающейся в последнее время тоски и позабыть те мучительные слова о смысле жизни, которые он наговорил жене. Но сейчас, сидя в гостиной, он снова начал размышлять о себе, о жизни и о Перихан. И еще ему не давали покоя мысли о том, что за человек эта молодая разведенная женщина, Гюлер. Когда он думал о ней, в его душу заползало какое-то холодное липкое опасение: есть вещи, говорил ему внутренний голос, от которых здравомыслящему и уравновешенному человеку лучше держаться подальше. «За все лето я ничего не сделал! — вдруг обожгла его мысль. — Даже пальцем не пошевелил. Снова стал ходить в контору. Снова сидел с Перихан в спальне и, не в силах принять никакого решения, жаловался на жару Может, и прочел несколько книг, да что толку? А теперь вот никак не могу отделаться от мыслей об этой разведенной женщине!»

Когда принесли кофе, Саит-бей снова заговорил.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Послушайте-ка, о чем я думаю, глядя на эту собаку. Я смотрю, все молчат, так что я уж, с вашего позволения…

— Да-да, прошу вас! — сказал Осман. Он выглядел задумчивым и степенным, и, должно быть, ему это очень нравилось.

— Вот смотрите: пес спокойно живет в доме, ходит где хочет, почесывается в свое удовольствие… А при моем покойном отце его и в сад бы не пустили. Собака в доме мусульманина — виданное ли дело? Граф, подойди ко мне!

Сеттер послушно встал, потянулся и, помахивая хвостом, подошел к хозяину. Саит-бей, довольный, что может высказать свои мысли в шутливой форме, погрозил ему пальцем:

— Тебя, милый мой, мусульманину в доме держать не пристало! — потом отпил кофе и улыбнулся гостям: — Но, как видите, он здесь живет. Мы к нему привыкли, а он к нам. Идем в ногу со временем. Если бы моя матушка это увидела, велела бы весь дом троекратно омыть! Хорошо, Граф, молодец, возвращайся на место!

Сеттер, не понимая, зачем его позвали, некоторое время нерешительно постоял рядом с хозяином, потом огляделся по сторонам, обнюхал гостей, ткнулся влажным носом в руку Рефику и, убедившись, что вокруг царит обычное спокойствие и порядок, с чистой совестью улегся на свое прежнее место.

— Вот об этом я и хотел сказать, — продолжал Саит-бей. — Мы подчиняемся велениям времени, сами того не замечая. Я уже говорил, что новое вполне можно вывести из старого. Посмотрите на эту комнату. Ведь это же гостиная, верно? А вчера здесь была прихожая селямлыка. Или вот возьмите меня — простодушный болтливый торговец, не правда ли? Нет-нет, я уж, с вашего позволения, скажу. А вчера я был сыном паши… Понимаете, о чем я? Мой покойный отец говорил, что мы не замечаем больших перемен, потому что все они — следствие бесчисленных маленьких компромиссов… Как вам эта мысль? Да, маленькие благоразумные компромиссы — именно они управляют ходом истории! Так говорил мой покойный отец. Как будто знал, что я стану торговцем и продам все наши земли, чтобы вложить капитал в дело! Как будто знал, что Гюлер выйдет замуж за скромного офицера республиканской армии… Ах, Европа, Европа! Каждый раз, когда я там бываю, думаю: почему мы на них не похожи, почему мы такие? Да, почему мы такие? Подождите-ка, не хотите ли ликеру? С кофе будет очень хорошо.

И Саит-бей, не ожидая ни от кого ответа, вскочил с места и направился к буфету. Достав оттуда несколько бутылок, он обратился к жене:

— Будь добра, принеси тот фотоальбом. Европейский!

Он выглядел немного смущенным, но волнения умерять не хотел. Ему нужно было выговориться, и он, набираясь смелости, посматривал на Рефика и Османа.

Наступила короткая пауза. Нермин и Гюлер решили выпить ликеру.

— Вы правы, — с задумчивым видом сказал Осман. — Я с вами полностью согласен. — Должно быть, хотел сгладить возникшую неловкость.

Атийе-ханым вернулась с альбомом в руках.

— Я и фотографии мальчика тоже принесла, — сказала она и вручила альбом Рефику. Тот открыл его и начал рассматривать.

— Я так люблю бывать в Европе! — проговорил Саит-бей, глядя на Рефика. — Мы там все время фотографируем, потом наклеиваем фотографии в альбом. Вы сейчас на какой странице?

Он встал и подошел к Рефику. Ему явно хотелось разделить с молодым гостем удовольствие от осмотра Европы, пусть даже и запечатленной на открытках и фотографиях. Заглянув Рефику через плечо, он сказал:

— А, это Париж. Париж в 1933 году, четыре года назад. Как вам? Я тогда был еще молодой… Это в том же году. А вот, смотрите, Берлин. Париж и Берлин! Какой человек, какой выезжающий в Европу турок, имеющий хоть какое-то представление о мире, может позволить себе не побывать в этих городах? Конечно, есть еще Вена, но я в музыке не разбираюсь. А вот это уже прошлый год. Париж! Вы очень быстро листаете. Подождите. Узнали?

Конечно же, Рефик узнал Омера — он стоял в купе с чемоданом в руках и хмурился.