Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба - Семен Резник

Вот и решение вопроса, над которым лучшие экономисты мира бьются по сей день. Устыди «главных купцов», и все станет на место! Потешайся после этого над кремлевским мечтателем, который провидел будущее, в котором кухарка станет управлять государством. Такое светлое будущее уже было реализовано в прошлом! Государством управлял замечательный кухар!

«Царствование Николая II превращалось таким путем в принципе в то самое, что утверждал еще в 1765 году фельдмаршал Миних: „Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, — говорил Миних, — что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует“. Возвести это положение в догму суждено было Николаю II. Не на основании какой-либо системы или вперед намеченного плана и не в путях преследования твердо определенных целей стремился он править великой империей, а как Бог ему в каждом отдельном случае „на душу положит“», с горькой издевкой писал В.И. Гурко[259].

Судьбе, однако, угодно было дать российскому самодержавию еще один, теперь уже последний шанс. С осени 1915 года фронт стабилизировался. Это не имело отношения к принятию царем верховного командования, но было прямо связано с удалением Янушкевича. Вместе с великим князем он был отправлен на второстепенный Кавказский фронт. Начальником штаба стал генерал М.В. Алексеев. Вот это назначение меняло дело: фактическое руководство войсками перешло в руки профессионала высокого класса.

Не менее важным было то, что, не пойдя на создание министерства доверия, царь вынужден был пойти на сотрудничество с общественностью. Было разрешено то, что раньше считалось крамолой. В работу по обеспечению фронта включилось земство, промышленные союзы, общественные организации. Заработали военно-промышленные комитеты. К фронту двинулись эшелоны с винтовками, патронами, снарядами, продовольствием, обмундированием. Материальные ресурсы страны еще не были исчерпаны. Наступление врага было остановлено, а в летнюю кампанию 1916 года русским удалось перейти в контрнаступление на юго-западном фронте (Брусиловский прорыв).

Но административная часть руководства оказалась в руках распутинской клики, то есть нравственно неполноценных, разложившихся казнокрадов, рвавшихся к постам, званиям и жирному государственному пирогу. С невероятной быстротой происходили смены министров. Предлагая «папе» кандидатов на высокие должности, «мама» признавала только один критерий: «любит нашего Друга». Ну, а кто его любит, и кто не любит, подсказывал сам Распутин. Хитрый мужик не всегда действовал прямо. Через Вырубову и других своих ставленников он внушал царице нужную мысль, а потом одобрял «ее» решение.

«Относительно преувеличения влияния Распутина ныне, после опубликования писем императрицы к государю, говорить не приходится, но нельзя согласиться и с тем, что главный вред произошел от разоблачения той роли, которую играл при дворе этот зловещий, роковой человек, — писал В.И. Гурко. — Нет, вред им приносимый, был непосредственный. Ведь ему Россия обязана тем, что правящий синклит в последний, распутинский период царствования становился все непригляднее и вызывал к себе, благодаря своей близости к этому человеку, и отвращение, и возмущение»[260].

Чем больше в человеке было лакейского пресмыкательства, готовности на любую низость и подлость, тем легче ему было втереться в доверие государыне, государю и святому старцу. Иные качества не играли никакой роли. Так, экзарх Грузии Питирим (П.В. Окнов) был поставлен митрополитом Петроградским и Ладожским, хотя перед назначением открылось, что он — «человек сомнительной нравственности», то есть гомосексуалист, состоявший в связи со своим секретарем Осипенко. Ничего более постыдного, как священнослужитель, впавший в содомский грех, в те времена невозможно было вообразить, а тем более — для людей религиозных, чтивших Священное писание. Но Распутину был удобен Питирим. Питирим взял в столицу и своего секретаря Осипенко, который стал связующим звеном между ним и «старцем» (сам митрополит тщательно скрывал, что знается с Распутиным).

Концентрированным воплощением распутинщины стал тандем Хвостов-Белецкий. Старец провел их на посты министра и товарища министра внутренних дел. А.Н. Хвостов издавна стремился к «высшей власти», но путь к ней был тернист. В 1911 году, когда он был нижегородским губернатором, Распутин приезжал его «смотреть». После убийства Столыпина царь хотел поставить его министром внутренних дел, но этому воспротивился Коковцов — он в тот момент был нужнее. Хвостов заключил, что его дело не выгорело из-за того, что он не очень почтительно принимал Распутина, и он решил исправиться.

Чтобы быть поближе к старцу и вообще к верхам, Хвостов в 1912 году выставил свою кандидатуру в Четвертую Думу и, злоупотребляя положением губернатора, добился избрания. В Думе он занял место на самом правом депутатском фланге и был так активен, что стал лидером фракции правых. Во дворец он являлся с бантом Союза русского народа в петлице — это нравилось. Но, главное, он сумел заключить с Распутиным своего рода договор о взаимопомощи и взаимных услугах. Для еще большего укрепления своего положения он — с помощью того же Распутина — провел в свои заместители С.П. Белецкого.

Белецкий сыграл особенно грязную роль за кулисами процесса Бейлиса. Он служил связующим звеном между властью и главарями черной сотни, через него шли секретные выплаты Маркову Второму и другим деятелям того же пошиба. Несмотря на это, Белецкий застрял на посту начальника Департамента полиции, а потом и вовсе был сослан в сенат. Его ахиллесовой пятой была совестливая жена. Она не жаловала Распутина, заставляя и мужа держаться от него в стороне. Но карьерные соображения перевесили, и Белецкий, по секрету от жены, стал обхаживать Распутина. Очень скоро это принесло вожделенные дивиденды.

О том, что представлял собой этот тандем, лучше всего рассказать словами О. Платонова, хотя его текст мне придется сопроводить ремарками.

«Хвостов и Белецкий — два классических афериста и проходимца, рожденных разложением высших слоев государственного аппарата, — пишет автор „Жизни за царя“. — Такие люди, как они, были не единичны в то время. В жизни их интересовала только карьера, а где и с кем ее делать, их не волновало. Держа нос по ветру, они могли представлять себя ярыми сторонниками и патриотами России и вместе с тем находиться в постоянном контакте с самыми темными антирусскими силами: масонами, кадетами, большевиками».

Соглашаясь в основном с этой характеристикой, я должен поправить О. Платонова относительно «антирусских» сил. Главной такой силой в то время была Германия. Кадеты стояли на патриотических позициях «войны до победного конца», в которой, между прочим, погиб сын Милюкова, добровольно пошедший на передовую по настоянию отца, тогда как призванный в армию сын Распутина отсиживался в тылу. В масоны О. Платонов записывает всех, кого хочет, а с большевиками у Хвостова и Белецкого возникли «контакты» уже после Октября 1917-го. Они оказались в большевистском застенке и оба были расстреляны.