Аллигат - Жанна Штиль

— А предание, которое вы мне рассказали… — Ольга заметила его пронзительный взгляд, и сердце в желании спрятаться замедлило стук. Но страшно не было. — Та эпидемия. Как вы думаете, в какое время она могла иметь место?

— Не знаю, — вздохнул граф. — Почему тебя это так занимает?

— Может быть, Вэлэри потеряла ребёнка именно в то время? Её уход, перемещение… Она ушла за лекарством, и её организм не справился со стрессом.

— Стрессом? Напряжением?

— Физической и эмоциональной нагрузкой, — кивнула «виконтесса». — Согласитесь, что для пфальцграфини это стало тяжёлым испытанием.

Она сдержалась от порыва поразмышлять вслух над тем, куда, в какое именно время попала Вэлэри. Как ей удалось заполучить нужные лекарства и, главное, каким образом она вернулась назад?

— Всё может быть, — Мартин направился к столу. Собранный и спокойный.

Ольга последовала за ним. Она видела его рассеянное состояние, но ей в этот момент необходимо было проговорить свои мысли вслух. Не просто высказаться в пустоту, а пообщаться с живым человеком, который бы выслушал и понял, что она имеет в виду. Ей нужен был единомышленник.

— Простите, что задерживаю вас, но мне не даёт покоя… — скользнула она взглядом по переднику мужчины. С него осыпалась пыль, и уже не было прицепившихся бумажных обрезков. Видела, что лорд думает совершенно о другом и, возможно, даже не слушает её. — Простите, — устыдилась своей назойливости.

Мартин, в самом деле, плохо её слушал. Он смотрел на неё и видел её глаза, полные печали и непролитых слёз. Его сердце сжалось от тревоги. Хотелось прижать женщину к себе, забрать её боль, защитить от невзгод, дать покой, зацеловать. Он знал, что не имеет права даже прикоснуться к ней. От этого было больнее всего. Смотреть на неё и знать, что никогда, — слово-то какое страшное! — никогда он не позволит себе расслабиться в её присутствии и не допустит мысли, что она когда-нибудь сможет быть с ним. Нельзя. Тысячу раз нельзя.

— Говори, Шэйла, — подбодрил он её, отгоняя тоскливые мысли, вслушиваясь в торопливую речь.

— Как удалось пфальцграфине вернуться назад в то же самое время, в тот же год, месяц, день? Как она… не промахнулась? Понимаете меня? Какая у неё была привязка? Что это могло быть? — она выжидающе смотрела в смягчившееся лицо его сиятельства. — Это должно быть что-то очень сильное. Сильнее смерти. Как думаете? Это дети? Любовь? Она ведь очень любила своего мужа.

— Но детей любила больше. Так написано в рукописи.

— Да, детей любят больше, — вздохнула Ольга. — Я читала, что дети после смерти родителей продолжают видеть сны, где умершая мать или отец оберегают их от ошибок, подсказывают, направляют, предупреждают о грядущих неприятностях. Только нужно не проигнорировать их подсказки, правильно понять и стать осторожными.

Она больше не боялась быть разоблачённой. Казалось, спроси её сейчас лорд Малгри, кто она и откуда — расскажет всё, как на духу. Раньше только при одной мысли о реинкарнации её бросало в дрожь, а ожидание расплаты пугало своей неотвратимостью. Теперь она знала, что может не опасаться мужчины. Более того, она знала, что нравится ему. Это невозможно не распознать. Каждая женщина безошибочно чувствует взаимное влечение. Только всё не так радужно, всё плохо — она не прежняя свободная и независимая Ольга. Она — Шэйла. Она не имеет права на чувства к другому мужчине.

— Простите, что задержала вас, — «виконтесса» решительно направилась к выходу.

Мартин не сдержался. Шагнул за ней, разворачивая её, с силой привлекая к себе. Был ли тому виной выпитый виски, огненной вспышкой пробивший брешь в его благоразумии. Или он захотел в первый и в последний раз почувствовать тепло её тела под своими ладонями. Это в один миг стало сильнее его тысячекратного «нельзя». Он ощутил под руками настывшую холодом плотную ткань платья и прокатившуюся по спине женщины зябкую дрожь.

— Ты совсем замёрзла, милая моя, — шепнул в её волосы.

Она не вырывалась, доверчиво прильнув к нему. Спрятала лицо на его груди, пугаясь своего лёгкого возбуждения. Ольга слышала стук его сердца, и её сердце отвечало ему не менее сильным стуком. Это не было связано с разговором. Было другое — единение душ и разума. Когда дышишь в унисон, когда знаешь, что это твой мужчина и не знаешь, как это объяснить. А нужно ли объяснять? Она подняла лицо и… пропала.

Его глаза мерцали изумрудной зеленью. Спутанные волосы упали на лоб. Он откровенным горящим взором блуждал по её лицу. Его руки сжимали её плечи и прожигали жаром ткань её платья.

Ольга коснулась кончиками пальцев его колючей щеки и едва заметно улыбнулась.

Они замерли, глядя друг на друга.

Мужчина не шевелился, словно её прикосновение обездвижило его.

Ольга поднялась на цыпочки и мягко прижалась к его губам своими. Утонула в тёплой влажности осторожного ответного поцелуя.

Обнимала его. Гладила широкие плечи, лицо. Пальцы путались в тёмном шёлке его волос. Слышала ласковые прикосновения, его дыхание на своих губах, ликующий стук собственного сердца.

Потом придёт запоздалый стыд и чувство вины.

Потом будут угрызения совести и самобичевание.

Всё будет потом. А сейчас…

Его нежный поцелуй дарил безмятежное счастье.

От его губ пахло зрелой пьяной вишней.

От стука двери Ольга вздрогнула и поняла, что осталась в библиотеке одна. Всё померкло и рассыпалось пеплом. Она шагнула к столу и рухнула на мягкое сиденье стула. Всё плыло перед глазами, качался пол. Надвигалось что-то непонятное и жуткое. Захлестнуло чувство потери.

Она смутно помнила, как долго длился поцелуй. Было так сладко и грешно ощущать прикосновения любимого мужчины, задыхаться от его близости, от одного дыхания на двоих.

Любимого? Да. Иначе чем объяснить её непреодолимую тягу к нему? Запомнилась шумная пульсация крови в голове и желание навсегда остаться в кольце его рук. А его взгляд? Только что он смотрел на неё с такой беспредельной любовью, в которую она боялась верить.

Потом… Он разжал объятия и отступил. Вспомнились его глаза, полные боли и отчаянной решимости. Его глухой шёпот и убийственная правда душераздирающих слов:

— Никогда… Это не повторится никогда. Нельзя.

Кому предназначались слова? Ей? Обоим?

Ольге хотелось крикнуть в его спину:

— Тогда зачем это было?

Почему он ответил на её чувство? Почему не оттолкнул? Зачем подарил надежду на счастье и тут же отнял её? Как ей теперь с этим жить? Как смотреть в глаза мужчине, по иронии судьбы ставшим её мужем? Как ей жить с нелюбимым и нежеланным? Как?!

Хотелось крикнуть вдогонку:

— Я не Шэйла! Я Ольга! Я не смогу вынести насилия над своей душой!

Она вернулась в свою тёмную комнату. Долго искала спичечницу и чуть не разбила керосиновую лампу. Окоченевшие руки не слушались, пальцы дрожали. Она села на край кровати и расплакалась. Ей не нужны были объяснения графа. Самое страшное заключалось в том, что он был прав, а она не настолько глупа, чтобы этого не понимать.