Заговор призраков - Елена Клемм

– Нет, совсем тихо. Так, чтобы на это не отозвался мой слух. Чтобы я услышал иначе.

Понимающе кивнув, Агнесс скрылась за дверью, и он смог, наконец, привести себя в порядок.

Когда с утренним туалетом было покончено, ногти вычищены, а волосы – расчесаны и напомажены, он распахнул гардероб, чтобы выбрать костюм. Выбор, как всегда, был невелик. В спальню проникали скудные лучи ноябрьского солнца, но за дубовой дверью висела плотная бархатистая тьма. Черные сюртуки, мантии для торжественных богослужений. На прошлой неделе он наведался за ними к Томасу Коксу, державшему лавку по адресу Саусгемптон-стрит, 29. У этого портного, предлагавшего услуги исключительно клиру, он и раньше заказывал облачения, но всегда по каталогу, в самом же магазине побывал впервые. Что тут скажешь? Даже в похоронном салоне «Джея и Ко» царит более непринужденная атмосфера.

«Вот так, – думал мистер Линден, застегивая сюртук на пуговицы из черного тусклого рога. – А теперь повяжу шарф и вновь брошу вызов Клубу Адского Пламени».

Только вот незадача: если он как фейри-полукровка не смог тягаться с Дэшвудом, что же делать теперь, когда сила из него высосана досуха? Что использовать в качестве оружия?

Невесело усмехнувшись, он провел рукой по мантиям. «Рекомендуем преподобным господам облачения из лучшего велюра, отличающиеся внешним великолепием, равно как и носкостью – всего шесть гиней за штуку». Достойные доспехи для защитника веры. Остается только воззвать к Господу, умоляя покарать нечестивцев. Соверши чудо, и тогда я буду вести себя, как подобает доброму христианину, буду месяц поститься, хмельного в рот не возьму… Помолиться, как простодушные первые христиане.

И снова беда. С самого начала не был он слугой Господа, а всего лишь служителем церкви. Требы, десятина, регистр, куда заносят имена прихожан и указывают, имеются ли у них дома Библия и молитвенник. Таковы его обязанности. Наспех повенчать крестьян, прежде чем те вернутся на сенокос, и не забыть взыскать с них шиллинг. Прочитать слепнущей старухе из книги Иова. Терпеливо объяснить девчушке, что нет, он не может окрестить ее куклу, посему душа куклы не вознесется.

Что же до веры, она у него тоже есть. Только имя ей Долг. Перед страной, на чьей каменистой земле его угораздило родиться, перед людьми, пусть те и одной с ним крови только наполовину, перед покойным братом и перед стариком, который, хоть и не любил приемыша, но никогда не поднимал на него руку. Долг перед Чарльзом. Ведь обязан же он довести племянника до двери палаты лордов, а там пусть сами с ним мучаются. И перед Агнесс.

Таков его Символ веры. Поэтому Господь не откликнется на его молитвы, как бы громко ни звенела медь и ни звучал кимвал. Если уж на то пошло, к Богу он относился примерно так же, как пройдоха-управляющий к помещику, который получает ренту с ирландских владений, а сам проживает в Лондоне. Пэдди и рад слать хозяину квартальные отчеты, лишь бы приезжал пореже. И арендаторы рады. Пусть так все и остается. А то вдруг господин нагрянет и как-нибудь проявит себя. Мало ли, что ему на ум взбредет, с его-то могуществом.

Молиться бесполезно. Нужно просто выполнять свой долг. Потому что долг – это все, что у него есть. Его жизнь от и до. Долг и еще любовь к Агнесс. И если он хочет удержать ее, то каждый день, скрепя сердце, должен выбирать мир людей, потому что на Третью дорогу она не сможет за ним пойти, точно так же, как не смогла последовать за мальчиком-селки. Хотя его-то она любила.

«Джеймс!»

Нежный голос зазвенел в голове, растекаясь по его сознанию, успокаивая воспаленный разум. Он по-прежнему слышит ее, хотя волшебство тут, наверное, ни при чем. Обычная любовь.

«Я иду».

Переместиться в пространстве без помощи ног он был не в состоянии, так что пришлось воспользоваться чудесным изобретением человечества – лестницей.

Как он и велел, Агнесс дожидалась опекуна в гостиной. Приоделась в платье из серого фуляра, с которого уже успела спороть нелепые розочки, гладко причесала волосы. Увидев Джеймса, она отложила пяльцы и поднялась ему навстречу. Ее глаза лучились радостью, на этот раз неподдельной.

– Получилось! Вот видите, сэр, не стоило и волноваться. Вы такой же, каким были прежде. Так отрадно вновь видеть вас в добром здравии!

Если надеть на нее кандалы, она их позолотит и украсит кружевами. Но разве не так поступают все женщины?

– Скоро и остальные ваши способности восстановятся, – щебетала Агнесс, наливая ему чай. – И тогда вы вновь сможете приступить к расследованию.

– И сослужу моей государыне добрую службу, – согласился Джеймс, отхлебнув из расписной чашки с золотым ободком. Странно, что фарфор не растворился от его слов, столько в них было яда.

– Само собой! Ведь на этот раз охотиться с вами поеду я.

Опять за старое.

– Ты даже не понимаешь суть своей просьбы.

– Еще как понимаю! Я пригожусь вам не хуже леди Мелфорд. Пусть я не знаю, с какого конца взяться за ружье, и с трудом удерживаюсь в седле, но и от меня может быть прок. Пожалуйста, сэр! Найдите занятие, которое мне подойдет. Вы так добры ко мне, позвольте же и мне принести вам пользу!

Воистину, он счастливейший из смертных. Все вокруг только и думают о том, как бы принести ему больше пользы. Агнесс, Лавиния. Со всех сторон он окружен заботливыми, добросердечными людьми.

А почему бы и нет? Они обе ему пригодятся. Принесут пользу. Агнесс, чтобы заваривать чай, и Лавиния на случай, если к нему вернется сила фейри и ему вздумается вновь поохотиться на призраков. Жена в доме и женщина на стороне. Лорд Мельбурн всецело одобрил бы такую форму семейного устройства. В его времена люди только так и жили, да и сейчас живут.

Оставить их обеих – что может быть проще? Мир людей выпишет ему индульгенцию.

Мир, где жена не знает, каким страшным недугом наградил ее муж, и думает, что болезнь сама зародилась в мерзких глубинах тела, где блуждает матка, вызывая приступы безумия.

Мир, где в субботу вечером можно пойти в бордель, а воскресным утром раздавать проституткам душеспасительные брошюры.

Мир, где с каждым годом женские юбки становятся все пышнее, отделяя их владелиц от мужчин и друг от друга, замыкая их в тюрьме с шелковыми стенами и решетками из китового уса.

Мир, который он, Джеймс Линден, выбрал и продолжает выбирать.

– Агнесс, ты меня любишь?

Вопрос прозвучал так внезапно, что она чуть не подавилась чаем, и на глазах ее выступили слезы. Джеймс терпеливо ждал, пока она откашляется и промокнет глаза платочком, на котором она начала вышивать свою монограмму, да так и не закончила. Просто «А» в окружении цветов и листьев. Без фамилии.

Агнесс все не отвечала, и – не в силах ждать – он спросил снова. Голос дрогнул:

– Хотя бы немного?