Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Известно – овдовев, мало кто чешет трепака на радостях.Вдовцы, особенно потерявшие любимых жен, часто завивают горе веревочкой. Но ужгосударь Иван Васильевич завил его не веревочкой даже, а самым толстымужищем.[36] С некоторых пор не утихали в царских покоях пиры и гульбища, накоторых людей почтенных и родовитых не звали. Они сперва маялись подобнымбесчестием – ведь даже не получить с царева стола приношения считалось позоромдля родовитого человека, не то что не быть званым на пир государев! – однакопотом только радовались, что минует их чаша сия.

Князь Михаил Петрович Репнин был зван на один из таких пировсо скоморохами и ряжеными. Царь поначалу молча пил, а правил за столом вконецразошедшийся шут его Митроня Гвоздев. Молотил языком, что цепом, слова никомуне давал молвить. Уж на что Малюта Скуратов был крут, а и тот началкосоротиться.

На беду, попалась Гвоздеву на зубок царева невеста Кученей.Будущая-де государыня потому так ловко носит мужское платье, что еще с детстваони с братом частенько менялись одеждою и дурачили мамок-нянек, да и вообщебыли столько дружны и неразлучны, что даже спали в одной постели… а может, и досих пор спят! Надо было полностью ополоуметь, чтобы ляпнуть такое, но, видно,Господь твердо решил нынче погубить Митроню, вот и лишил его разума.

Иван Васильевич, казавшийся к этому времени уже в дыминупьяным, вдруг подхватился и вылил на голову Гвоздева миску огненно-горячих щей,только что поставленную на стол и исходившую густым паром.

С жутким криком Митроня повалился на пол. Кожа на его головеповисла клочьями, белые, сваренные глаза полезли на лоб… Пирующих размело поуглам, самые слабые выворачивали наизнанку нутро.

Кликнули царского лекаря Бомелия. Даже у всегданевозмутимого, лукавого и насмешливого, аки бес, иноземца тошнотворный комокподкатил к горлу при виде облупленной головы Митрони Гвоздева!

– Бомелий, – пьяным голосом попросил царь. – Полечи моеговерного шута, пусть снова играет.

– Боюсь, что теперь ни вы, ваше величество, ни сам ГосподьБог не заставите этого несчастного играть вновь, – холодно ответил Бомелий,брезгливо отряхивая свои тонкие, длинные пальцы, которыми только что безуспешнопытался нащупать пульс у примолкшего Митрони.

– Ну вот, – огорчился царь, небрежно махнув рукой, чтобыунесли мертвого. – А как же мы будем веселиться без шута? Сам я не гожусь… Эй,кто из вас заменит Гвоздева?

Его расползающиеся в разные стороны глаза с усилиемощупывали перепуганные лица гостей.

– О, вот кто нас повеселит! – оживился вдруг ИванВасильевич. – А ну, Михаил Петрович, надевай личину да пляши!

И в именитого, почтенного боярина Репнина полетеларазмалеванная личина, которую частенько нашивал злополучный Митроня: снаклеенными, непомерно густыми бровями, с двуцветной, половину рыжей, половинузеленой мочальной бородой и носом, бывшим размером с добрую репу.

Михаил Петрович успел увернуться, и позорная харя пролетеламимо. Боярин вскочил и какое-то время стоял в полной растерянности. И вдругслезы хлынули из его глаз.

– Что ж ты деешь, царь христианский?! – вскричал он плачущимголосом. – Недостойно тебя творить такое глумство и кощунство с верными твоимибоярами. Боярством трон исстари был крепок!

– Что-о?! – бешено вскочил царь, и все с изумлениемзаметили, что ни в лице его, ни в голосе нет ни следа хмеля. – Опять старыеречи, будто кем-то трон другим мой крепок, а я – дурак на том троне?! Заткнись,Репнин! Не то я тебе сам заткну глотку!

Потрясенный этим взрывом гнева боярин отпрянул – и свалилсяс лавки. Но никто даже не засмеялся.

– Вон! – рявкнул Иван Васильевич, и несчастный Репнин, нечуя ног от позора, опрометью бросился вон из покоев.

Не помнил, как добрался до дому и слег. Наутро друг его иприятель, Михаил Воротынский, казанский герой, отправился увещевать государя –и был прямиком из дворца выслан аж на Белоозеро со чады и домочадцы! Репнин жена другой день, по пути во храм Божий, был зарезан каким-то обезумевшимразбойником.

Где это видано, чтоб в Москве посреди бела дня добрых людейразбойники резали? Чай, не Рим какой-нибудь, не Париж, где, слышно, одни толькоразбойники и живут, молясь своему католическому Богу! Не удивительно, чтоубийство сие напрямую увязали с государевым гневом. И бояре прикусили языки,втихомолку кляня себя, что, во-первых, не чесанули в Ливонию тайком, какпоступили умнейшие: Вишневецкий, Заболоцкий, Тетерин, Ноготков-Оболенский, аво-вторых, отсрочили царскую свадьбу. Бунтует в государевых чреслах семя, бьетв голову и мутит разум! Был бы женат на своей черкешенке, может, поутих бы…

Но напрасно бояре надеялись, что немилости монаршиеуменьшатся со вступлением в новый брак. Сыграли свадьбу со всей пышностью,денно и нощно царь канителил молодую, горячую жену, а едва восставши с ложа,сыпал новыми и новыми указами, направленными против старинных родов. К примеру,ограничены были права князей на родовые вотчины: если который-то князь помирал,не оставив детей мужеского пола, вотчины его отходили к государю. Желаешьзавещать брату или племяннику – спроси позволения государя, а даст ли он сиепозволение? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сразу угадать: нипочем недаст! И не давал…

Более того: вотчины у многих бояр были переменены. Чуть непервым пострадал князь Владимир Андреевич. Отныне он уже не звался старицким иверейским: получил в надел Дмитров, потом, вместо Дмитрова, Боровск иЗвенигород; прежний «двор» его был разобран в царскую службу и заменен новымилюдьми, назначенными Малютой Скуратовым. Княгине Ефросинье приказано былонемедля постричься в монахини, чтоб не мозолить более глаза государю, а самВладимир Андреевич загремел воеводою в Нижний Новгород со всем прочимсемейством, плача по утраченному положению и в то же время благодаря Бога, чтоне сложил голову или не попал тоже в монастырь. Вот когда аукнулось Старицкимстаринное честолюбие и жажда воссесть на престол!

Снова зачесали бояре в затылках. Все, кто в свое время нерешался присягать царевичу Дмитрию, теперь затаились, выжидая гонений. Однакона некоторое время в Кремле наступило затишье: осенью 1563 года умер царев брат– князь Юрий Васильевич.

* * *

Михаила Темрюковича всегда пропускали в царицыны покоибеспрепятственно. Царь, хоть и недолюбливал шурина, остерегался противоречитьсвоенравной жене, которая, чуть что не по ней, хваталась за нож либо лезла впетлю, поэтому новоиспеченный боярин и окольничий Михаил Темрюкович Черкасскийбывал у царицы и среди дня, и в полночь-заполночь, не уставая выражать ей своюблагодарность.