Невидимки - Стеф Пенни

В девять вечера появляется мама. Часы посещения закончились — я уже знаю о том, что в больницах бывают такие часы, — но ей, по всей видимости, выдали специальное разрешение, поскольку она моя мама, а я пролежал здесь совсем один почти сутки. Лицо у нее заплаканное, глаза красные, нос распух. Зато она больше не похожа на незнакомку, а снова выглядит как мама.

— Ох, Джей-Джей…

Она практически бросается на меня с объятиями, больно задев руку, но я терплю и не ойкаю. Я так рад ее видеть, что едва не начинаю плакать сам, но все-таки сдерживаюсь.

— Привет, мам.

— Малыш. Балбес ты несчастный… — Она гладит меня по лицу. — Ох…

И снова обнимает меня, потом берет себя в руки, пока никто не увидел, что она так размякла.

— Выпороть бы тебя хорошенько за то, что ты сделал. Так меня напугал. О чем ты только думал?

О чем я думал? Она что, решила замять нашу ссору?

— Не знаю.

— Да еще и заявиться к этим людям! Кто они такие? Этот мужик приехал рассказать мне про тебя и сунул свой нос буквально всюду. Откуда ты вообще его знаешь?

— Я его не знаю. Мы с Кэти учимся в одном классе.

— Хм.

Она не может слишком на меня сердиться; она всегда так носилась с этой школой.

— Он из муниципального совета.

— Хм. Правда?

Это риторический вопрос. Если мама задает риторические вопросы, она не может быть слишком зла.

— Что ты с собой сотворил? Мне сказали, ты схлопотал заражение крови!

— Ну… когда я сбежал, я споткнулся на дороге… и упал на битое стекло.

Мама прищелкивает языком. Похоже, такая глупость с моей стороны не кажется ей невероятной.

— Но это было в пятницу. Где ты был все это время?

Я вздыхаю. Мне не хочется выкладывать ей все. Но я не знаю, сколько ей уже известно.

— Я… э-э… у Кэти есть конь. Я прятался у него в конюшне.

Мама качает головой:

— Ну что ты за человек? Представляешь, что они теперь о нас думают? Что мы варвары какие-нибудь, раз позволили тебе взять и сбежать. К тому же сбежать к горджио.

— Я не сбегал к горджио. Я просто…

Я просто сбежал. Но я не могу объяснить ей, почему должен был сбежать от родных. Я закрываю глаза в надежде, что она оставит в покое эту тему.

— Ох, малыш, прости… Как с тобой здесь обращаются?

Она понижает голос, как будто ждет, что я начну жаловаться.

— Все в порядке. Все хорошо, — отвечаю я.

— А еда? Совсем несъедобная? Завтра я что-нибудь тебе принесу.

— Да нормальная здесь еда. Правда. Можешь ничего не нести.

Все равно ведь притащит. У нее глубоко укоренившееся недоверие к общепиту горджио. В школе кормят настоящей отравой.

Она касается моей перебинтованной руки.

— Ну ты и растяпа. Сколько раз я тебе говорила, чтобы смотрел под ноги.

— Я знаю.

Она улыбается. Может, у меня получится забыть про позавчерашний вечер. Сделать вид, будто ничего не было. А что еще мне делать? Что я могу сделать?

— Прости, мам. Я не хотел заставлять тебя волноваться. Ну, разве что иногда.

— И ты меня прости, малыш. Все, забыли, да?

Я слабо улыбаюсь. Я хотел бы забыть все, что случилось, я очень хотел бы забыть, но есть вещи, которые забыть невозможно, как ни старайся.

Рэй

Родители Джорджии Миллингтон наняли меня, когда полиция потерпела фиаско. Это была тихая, совершенно растерянная пара. Каждый раз, когда я с ними встречался, на голове у миссис Миллингтон была косынка, как будто хозяйку оторвали от надраивания полов. В доме у них и в самом деле царила идеальная чистота. Они производили впечатление приятных, пусть и немного скучноватых людей — обычные добропорядочные родители. Исчезновение дочери стало самым ужасным и необъяснимым происшествием в их жизни. Мне искренне хотелось им помочь.

Когда я нашел Джорджию в Торквее, в огромном заброшенном доме, заселенном разного рода бродягами, я был на седьмом небе. Я победил, твердил я себе. Я утер нос полиции, силам глупости и хаоса и неразумной девчонке, решившей сбежать с дружком-наркоманом. Не то чтобы я не спрашивал ее, отчего она сбежала, нет. Просто спрашивать нужно было правильно. Тогда я не понимал, что она меня боится — что всю жизнь ее держали в страхе. А мои подозрения оказались ложными. Первым делом я подумал про сексуальное насилие. Мистер Миллингтон был ее отчимом, а такие истории постоянно на слуху. Я спросил об этом Джорджию, она лишь презрительно рассмеялась.

Когда семь месяцев спустя ее обнаружили забитой молотком насмерть, мистера Миллингтона арестовали. Он не пытался ничего отрицать, но в конце концов благодаря неувязкам в его показаниях правда выплыла наружу. Джорджию убила его жена, помешанная на чистоте домохозяйка. Мать девочки. Женщина, подверженная приступам ярости и одержимая собственническим инстинктом в отношении мужа. Она не хотела делить его ни с кем, даже с дочерью.

Почему я не предвидел такой исход? Как я мог его предотвратить?

После этого я перестал что-либо понимать. Начисто.

Наверное, именно тогда мой брак дал трещину. Это произошло уже после того, как я познакомился с Хеном; он научил меня пить. Я отдаю себе отчет в том, что выпивка была не самым логичным способом забыть ту немыслимую жестокость, с какой была убита Джорджия, но в определенной степени этот способ помогал. Джен утомляли мои бесконечные разговоры на эту тему, а напившись, я прекращал их. Но когда я не говорил об этом вслух, мысли крутились у меня в голове, точно акулы под водой, пожирая меня изнутри.

Подъехав на следующее утро к шоссе, я без раздумий сворачиваю направо, а не налево. Пусть вчера вечером я и дал слово Лулу съездить к ее родным и сообщить им о находке, но еще раньше я дал слово Розе. Я хочу, чтобы Роза знала: даже если ее никто не слушал при жизни, я в лепешку расшибусь, чтобы выслушать ее сейчас. Я ловлю себя на том, что бормочу что-то себе под нос, извиняясь перед ней. Не в моих силах изменить прошлое. Я чудовищно ошибся с Джорджией; должен был сделать хоть что-нибудь, ведь я был там. Я не могу спасти Розу, и никогда не мог. Сделанного не воротишь. Но я, по крайней мере, могу выяснить, что произошло.

Я подъезжаю к воротам и поначалу не могу даже сообразить, что вижу, настолько все переменилось. Потом до меня доходит: за эту ночь река заявила свои права на Черную пустошь.

Наводнение преобразило ее в лучшую сторону. Перекопанная вдоль и поперек земля скрыта под бурой водной гладью. Из нее торчат деревья, арматурные стержни, вехи, расставленные полицией, чтобы обозначить место изысканий. Больше о том, что здесь еще вчера была строительная площадка, не напоминает ничего, если не считать экскаватор, который не успели перегнать на более высокое место. Он сиротливо и беспомощно торчит из воды, желтея раззявленным зубастым ковшом. Зеленая палатка тоже стоит на своем месте, набрякшая и обвисшая, похожая на улетевшую в лужу шляпу.