Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

Поэтому денег надо раздобыть самостоятельно. Мама может – и Полина сможет! «Есть женщины в русских селеньях…» Это Некрасов, видимо, о жене, которая его содержала.[38]Или он её? В общем, запутанная история, куда там Лиле с её Бриком и Маяковским!

Прочь глупые мысли, пора сосредоточиться на курточке. Итак, из обязаловки: проездные и еда для Тигра. Всё. Отмытый от вековой пыли тётки-Валькин холодильник, проживающий в коридоре, отключить. Толку-то в нём? Один раз только и был заполнен после переезда. Примус притащил копчёную курицу и трёхлитровую бутыль огурцов. И что? Остатки и курицы, и огурцов были похищены дворником Владимиром. В чём он поутру искренне каялся и обещал «ком… кон… конпесссировать». Дикция у него с похмелья стоит только на намертво вбитое в некогда всегда трезвую голову. Осталось только рассмеяться и простить. Ему и так от Тоньки досталось по самое «не балуй» за то, что он у неё в коридоре пару вобл срезал с верёвки. Гнусная баба эта самая Тонька! Куда хуже своей собаки. Муж у неё такой приятный, симпатичный. На Брюса Уиллиса похож. У Глеба сериал «Лунный свет» на кассетах есть. Что правда, по-английски, но Брюс Уиллис от этого менее обаятельным и ироничным не становится. Вот и Тонькин Толик такой же – милый, приятный, обаятельный, смешливый. А из троих детей – троих Тонькиных дочек – только одна его. Последняя. Сима. Забавная толстая полугодовалая малышка. Никого не достаёт. Знай себе по грязище ползает и с собакой спит. Толик в порту вламывает повахтенно, а Тонька якобы портниха. Да только и делает целыми днями, что курит у себя на маленькой – отдельной! – кухоньке, никогда не закрывая дверь. Ну да, а как же! Не дай бог пропустит, кто там по коридору прошёл. Кто, с кем и во сколько. Противнее «падлы Нельки», ей-богу!

Опять же, если за Глеба замуж выйти, то жить будешь не в коммунальной, а в своей собственной отдельной квартире! С тёплой ванной, с собственным туалетом. Интересно, вот как люди, будучи мужем и женой, совершенно не стесняются никакой этой пресловутой нормальной физиологии? Ну, газы там. Урчание в желудке. Утром морды неумытые со сна прямо на подушках рядом? Зубы нечищеные. Жуть! И к тому же тут ты совершенно независима ни от кого, кроме тётки Вальки, а той некогда пока тебя выписывать. Да и не за что. А у Глеба будешь во всецелой от него зависимости. Страшновато как-то! Одно дело ресторан, а другое дело – мужу котлеты жарить по расписанию. Его мамаша, к слову, та самая, доцент с гистологии, совершенно не умеет жарить котлеты. Она не фарш делает, а жидкое какое-то месиво и на сковороду эту биомассу выливает ложкой. Котлеты надо руками делать! Так, как делала бабушка. Так, как делает мама. А там какой-то другой мир. Другой мир – другие котлеты. Мухи только те же.

– Мамаша только на старости лет готовкой озаботилась, – шепнул ей тогда Глеб, – выросла-то вся в соцприслужницах, бедолага. Сделай вид, что тебе нравится!

О, Полина так нахваливала мерзкие расплывчатые котлеты-медузы, что доцентшу повело в улыбочке. И к одной недоеденной пакости на Полиной тарелке тут же прибавилась другая.

Да-да! Глеб уже и с родителями Полину познакомил. С матерью и отчимом. Отчим у него был получше любого отца. Правда, быть получше такого отца, каким был создатель Глеба, было несложно. Гистологичка сама после рюмки расчувствовалась, поплыла и рассказала юной Поле, что первый раз вышла замуж рано, по большой любви. Ну, то есть с её стороны была большая любовь, а вот со стороны отца Глеба – любовь была не к ней, а к положению её отца, тогда – первого секретаря обкома партии Винницкой области. И что Павел Пантелеевич такой мягкий человек, что даже когда первый муж гистологичку бил нещадно – до перелома скуловой кости разок, ничего не делал. Говорил, мол, муж и жена – одна сатана, нечего лезть.

– Что же вы с ним жили, если он вас бил?! – не удержалась Полина.

– Он не только меня бил, он даже Глебушку бил совсем маленького! – даже как-то хвастливо выкрикнула гистологичка. – Скакалкой бил. У того, крохотного, по всему телу были синие разводы!

«Угу, и он был похож на декотированные джинсы!» – пронеслось у Полины не к месту.

– Так жили-то зачем?!

– А что люди скажут? Я же дочь первого секретаря обкома партии!

Ох уж эти люди! Одни что-то говорят. Другие думают о том, что эти одни говорят. А потом они меняются местами и продолжают в том же духе. Круговорот говоряще-думающих людей в природе. Природа котов куда как более человечна. В том смысле, что вкладывается в это слово – «человечность».

– А потом отца в Одессу перекинули, ну и мы все с ним, разумеется. Вот тут я с первым мужем и развелась. А потом за Славочку замуж вышла. Свадьба у нас была на пароходе! Красивая! А через полгода Славочка капитаном стал.

«Ну а как же! Как не стать капитаном через полгода, если у тебя тесть – первый секретарь обкома! В лоцию не смотри!»

– А у меня мама учитель, а папа – инженер! – вставила Поля.

– Ну, главное, чтобы человек был хороший! – загигикал тот самый Славочка, схватив Полину за коленку. Благообразный, красивый отчим Глеба. Капитан, что характерно. И тоже – пассажирского круизного лайнера. Другого. Более скромного, нежели тот, на котором ходил Глеб.

– Вы очень хорошая девочка! – доверительно прошептала гистологичка Полине. – Мы одобряем выбор сына.

Бабка познакомила, родители одобрили. Сказка, да и только! Чокнуться можно. Нет, понятно, что обстоятельства бывают разные, и бабкой двигали, вероятно, самые лучшие побуждения. И с родителями знакомиться – ничего плохого нет. Напротив, вроде как пусть ещё и не билет, а контрамарка в семью, но… Но было в этом всём что-то неправильное. Ему же уже тридцать! И всё ещё нужны родители-бабушки-дедушки? Нет, опять же неплохо – семейственность, всё такое. И – опять же! – неправильно. Потому что чувствовался во всём этом такой убогий формализм, что хоть волком вой. Посещение того же дедушки Павла на седьмое ноября – пожизненно красный день его уже порядком истончившегося календаря. «Здравствуй, дедушка!» – «Здравствуй, Глебушка! Здравствуйте, Полина! Пожалте в кабинет! Нинуша, мы наливочки выпьем?!» Холщовые накидки на креслах. Десять минут еле выдержали – и бегом-бегом! От бабкиных пропахших нафталином шуб, от сувениров глав и подглавок социалистических государств, от драгоценностей, что никто не носит, от картин, чья ценность тут никому не ясна. От бабушки и дедушки, от кильки в томате на серебре, от наливки с мухами в хрустале.

– Знаешь, уж лучше из самого обыкновенного стекла, но хорошее. Уж лучше руками с одноразовой тарелки, но вкусное!

– Полностью с тобой согласен, дитятко! – Глеб целовал её в лоб. – Но они уже старые, всё, что им нужно, – это внимание.

– Нет. Им ничего не нужно, понимаешь? Вернее, твоему деду – уже ничего. А твоей бабке нужна власть. Я не хочу к ним ходить.