Комдив - Михаил Нестеров

Роммель опять кивнул.

– Правительство СССР намерено сотрудничать с любыми здоровыми политическими силами, которые готовы к конструктивному диалогу и будут работать на стабилизацию ситуации. Правительство новой Германии видится коалиционным, Советский Союз готов сотрудничать со всеми реальными силами, разумеется, с учетом пункта о денацификации. Всех интересует вопрос частной собственности. Мелкий и средний капитал будет сохранен, разумеется, при условии лояльности к новой власти и незапятнанности в преступлениях нацистов. Никакого пожара мировой революции, никакой гражданской войны, никаких социальных потрясений, только денацификация. Никакой безработицы, никакого голода. Заказы будут, и заказов будет много. Мы также гарантируем безопасность Германии, хотя со временем вооруженные силы страны будут сформированы. Кстати, Дания и Бельгия являются монархиями, и наше руководство не имеет ничего против сохранения этой формы правления. А освобождать эти страны будет Красная Армия. – Северов немного помолчал и продолжил: – А сейчас, Эрвин, я скажу очень неприятную, но совершенно необходимую вещь. Без этого мы не можем рассчитывать на полное взаимопонимание и откровенность. Сейчас командование Красной Армии проводит с личным составом очень сложную работу, направленную на понимание того, что мы боремся с нацистами, а не с немцами, не с населением Германии. Но, Эрвин, вы прекрасно понимаете, что это политическая игра, что это самое население, в массе своей, молчаливо или активно поддерживало нынешний режим. Вы хоть представляете, сколько советских людей было уничтожено вашими соотечественниками? По предварительным подсчетам, около двадцати миллионов. Представьте, сколько среди них детей, маленьких детей в возрасте нескольких лет. Дети – это самое ценное, что есть у любой нации, это ее будущее. И это будущее уничтожалось, сознательно и методично. Но это не абстрактные миллионы, это жены, дети, братья и сестры, родители тех солдат, которые сейчас находятся у границ Рейха. И я один из них. Я убивал ваших солдат голыми руками, холодным оружием, стреляя из пушек своего самолета. Я не считал своих врагов, но, сколько бы их ни было, мой долг еще не отдан! Пока не будет полной и безоговорочной капитуляции, никто из нас не остановится! Но я знаю и другое и хочу, чтобы вы это четко себе представляли. Если Берлин будет сопротивляться, мы сотрем его с лица земли, но следом за штурмовыми группами придут наши тыловые части. И полевые кухни будут кормить мирных жителей, кормить ваших детей. Солдаты, у которых ваши солдаты убили их детей, будут кормить ваших детей, будут кормить родителей ваших солдат, хотя эти солдаты убили их родителей. Так будет! Но не стоит злоупотреблять нашим отношением и напоминать нам о долге, пускать в ход юридическую казуистику и рассуждать о правах человека, демократических и прочих ценностях. Мы так поступаем по долгу совести, по воспитанному сотнями лет самосознанию великой нации, по внутреннему убеждению, а вовсе не потому, что где-то что-то записано. Японцы воспринимают цунами как стихийную силу, с которой не имеет смысла бороться, с которой можно только смириться. Мы сейчас и есть та стихийная сила, просто смиритесь с этим, и, в отличие от цунами, эта сила вас не тронет.

В комнате повисла вязкая тишина, собеседник Северова, пораженный его словами до самой глубины души, потрясенно молчал. Через некоторое время он глухо произнес:

– Нам дан шанс на покаяние, и мы должны его использовать. Мы несем ответственность за то, что сделано, и за то, что будет. Слишком много поставлено на карту: судьба Германии, судьбы миллионов наших соотечественников. За год, что я в плену, я много думал, читал. До сегодняшнего дня я колебался, но теперь принял решение. Я готов вступить в «Союз германских офицеров».

Было видно, что это решение далось Роммелю нелегко, он прекрасно понимал, что многие его осудят, в том числе люди, чье мнение ему небезразлично. Да и семью в покое не оставят.

А Северов думал о том, что главная цель его поездки достигнута. Впрочем, было понятно, что заслуга его в этом невелика, Роммель все продумал давно, сейчас, видимо, лишь услышал то, что хотел.

Стенограмма их беседы через несколько часов легла на стол народного комиссара внутренних дел СССР генерального комиссара госбезопасности Лаврентия Павловича Берии.

Вечером следующего дня Олег снова был в кабинете Сталина. На этот раз они были одни.

– Вы прекрасно справились, товарищ Северов. Но, я вижу, вы что-то хотите сказать?

– Товарищ Сталин, я полагаю, что можно попытаться использовать Роммеля более эффективно, чем только для пропаганды.

– Вы что же, предлагаете дать ему армию и направить на фронт? – пошутил довольный Верховный Главнокомандующий.

Северов улыбнулся в ответ:

– Товарищ Сталин, я, разумеется, не располагаю конкретной информацией, а лишь анализирую. Среди немецких военных, и не только, наверняка зреет недовольство Гитлером. Могу предположить, что есть организованная группа, возможно, даже заговор. Например, насколько мне известно, Людвиг Бек подал в отставку в знак протеста против войны еще до ее начала. Среди этой группы могут оказаться и другие известные и влиятельные люди. С нами напрямую говорить готовы не все, а вот с Роммелем будут. Если заговор против Гитлера окажется реальностью, причем в момент, когда мы значительно продвинемся на запад, мы получим под свое влияние если не всю Германию, то бо́льшую ее часть, причем в относительном порядке, и сохраним много жизней наших солдат.

Сталин молча рассматривал летчика, потом покачал головой:

– Ваши прогнозы и предложения всегда приносили успех, вы ни разу не ошиблись в оценке ситуации. Я подумаю над вашими словами, но об этом вы больше никому не должны говорить. До свидания, товарищ Северов.

Утром следующего дня генерал-майор Северов вылетел на ставшую родной базу, а по указу Ставки началась разработка сверхсекретной операции под кодовым названием «Молния», от успеха которой зависели не одна сотня тысяч жизней людей доброго десятка национальностей и устройство послевоенной Европы.