Варяга. Меж степью и Римом - Влад Поляков

Сила. И вот это ее воплощение в моей истории так и оставалось у печенегов долгое время. Потом, по обрывочным свидетельствам, все же передано на Русь уже в послепеченежские времена, где и была предана земле. Голова кругом идет! Ну да ничего, сейчас этому уже точно не бывать, история давно сошла с проторенной дороги. Значит и вот этот материальный символ величия займет достойное место. Какое? Это сейчас и решим, закинув пробный камень.

— Даже после смерти, даже в таком вот виде частица Святослава Великого внушает почтение. Даже врагам, печенегам. Иначе они не сделали бы из его черепа оберег для всего народа. Сейчас же это сокровище вернется туда, где ему и место. В Киев, в главный храм.

— Но разве

— Нет, Эйрик, никаких «разве». Тело Святослава можно было сжечь на погребальном костре тогда, но не теперь. Сейчас это больше, чем просто часть тела. Магнус подтвердит здесь, а другие жрецы в Киеве согласятся.

Петля посмотрел на Магнуса, который лишь кивнул, после чего закрыл ларец, разумно посчитав, что времени на осмотр было уже достаточно.

— Теперь мне надо в Киев еще по этой причине. И в сопровождении Магнуса. Как жрец, именно он внесет сокровище внутрь стен стольного града. Право слово, мы получили больше, чем даже могли себе представить

Молчание. Никакого несогласия, совсем наоборот. Просто нам удалось прикоснуться к чему-то особенному, выпадающему на долю обычного человека крайне редко, а чаще всего и вовсе проходящему мимо большинства людей. Хотя какие мы тут обычные? Правильно. Никакие. Варяги с личными кладбищами. Люди, ломающие историю об колено, управляющие одной из ведущих мировых стран. Ну а мне так и куда больше странностей выпало по воле богов, демонов, неизвестных в принципе сил. С одной из которых, нутром чую, еще доведется встретиться. Хотя бы тогда, когда мой путь здесь, в этом времени, подойдет к концу. Но тогда у меня будет что ей сказать, глядя прямо в глаза и ничуть не стыдясь совершенного.

Сейчас же Киев ждет. Равно как и драккар «Висельник» с еще парочкой, которые будут этаким почетным эскортом. Эйрик сам настоял, чтобы я возвращался именно на нем, как на наиболее представительном из имевшихся. Что ж, да будет так.

Конец июля (червена), 988 год. Гнезно.

Вернувшись в снятые на постоялом дворе комнаты, Станислав без сил рухнул на лежанку, пытаясь не просто отдохнуть после тяжелого и опасного разговора, а скорее собрать в кучу разбежавшиеся по разным углам мысли. Так и сказал Вельмире. Что после общения с Бернардом ему так плохо, словно в душу свора собак нагадила. Жрица Лады легко согласилась с этим и тихо-мирно устроилась в углу комнаты, не отвлекая своего спутника. У нее и так было чем заняться она рунической тайнописью строчила грамотку в Киев о выполненном поручении. Частично выполненном, потому как отмечала, что собирается продолжать в расчете на еще более важные и полезные для Руси известия.

Ну а Станислав лежил, смотря в потолок, и думал. Проповеди о том, что перед богом все равны и тут же «не убоясь губить тела, спасем их души». Да и повидал он в Киеве тех, кто сломя голову бежал из Польши, отчаявшись жить так, как жили их отцы и деды, чтя привычных и близких богов. Наслушался рассказов о сжигаемых храмах вместе со жрецами их близкими, об уничтожении старых книг, как будто их и вовсе не было. Много слушать приходилось, только верилось все ж не до конца. Но теперь, оказавшись под личиной верного слуги церкви, Михаила Выгожского, Станислав видел и осознавал рассказанное ему правда без прикрас. Кровь, боль, страх И все это не над иными, а над своими же, над теми, против кого раньше и помыслить было нельзя подобное.

Он искренне не понимал теперь, как можно было нет, не принять новую веру, а с таким ожесточением выжигать до пепла всех, кто не захотел ее принимать, будучи родственной крови. А то и не родственной родной! Наслушался на постоялых дворах, трактирах, просто во время дорожных встреч про то, как одни родичи вырезали других, алчно хватая куски имущества. Предлог то веский старая вера, идолопоклонник, язычник! Ну а коли не совсем так, то можно и ложно донести, только чтобы тот уже не оправдался. Разные были к тому пути, но неизменно действенные.

И над всей этой кровью и грязью стояли чужаки. Ведь Святой Престол в Риме он именно в Риме, сердце совсем чужой страны, где говорят на ином языке люди иной крови. Вот только этот иной язык и иная кровь почему-то стали властелинами душ. Не только в Польше, но и во Франции, Испании, иных местах. То же самое шло из Рима Восточного, Константинополя Просто иное направление ползучего распространения несколько иных жрецов, но той же веры.

Бернард Этот благостный старичок, легко рассуждающий о смертях, убийствах, уничтожении городов, был бы вполне понятен, не прикрывайся словами о «благе душ», «искуплении первородного греха» и прочем, что вполне здоровое сознание теперь напрочь отказывалось понимать и особенно принимать.

— Ну почему все именно так? Неужели никто не видит?..

— Не видит что? — эхом отозвалась Вельмира, до сего мгновения молчавшая.

— Италийцы, германцы, франки Они же становятся епископами в Польше и иных землях. Хотя есть же еще и Адальберт Пражский, его брат Но и они слуги Рима, а не Мешко Пяста или много князя, короля Не понимаю.

— Когда приходят вопросы, задающиеся ими еще не понимают. Когда приходит понимание, ответы уже ничего не дадут. Некому требовать их воплощения, — грустно улыбнулась жрица Лады. Читай книги той или иной веры, там есть ответы на многие вопросы. Потому тот же Хальфдан Мрачный читал и Библию, и Коран, и иные, менее известные. Внимательно читал! Я же тебе приведу лишь одно. Сказано их воплощением бога-творца, что «нет для меня ни эллина, ни иудея», только понять истинную суть мало кто удосужился. Хотя в Риме понимают. И в Константинополе тоже. Только используют каждые в своих целях.

— Цели Прошу тебя. Вельмира, поменьше тайн, у меня и так голова кругом идет от всего творящегося.

— Покрутится да перестанет. Нет для них людей разных языков, обычаев, богов Точнее, вредны они им. Ведь одинаковыми править проще. Один бог, одни обычаи, а центр там, где Папа сидит. Или другой, ромейский жрец. Хотя тот сильно от своего императора зависит.

Взять нас, варягов. Да, мы можем резать, грабить чужие земли, разрушать города. Но никогда не лукавим, что несем смерть «во благо» тем, кого убиваем. И уж в голову не придет силком заставлять верить в наших богов. К чему в Ирие-Валгалле, что волею Хальфдана и его побратимов скоро станут в глазах людей единым, иной люд, не близкий нам ни кровью, ни духом? А этим все сгодятся. Ведь для их бога почитающие его не дети, но «рабы божьи». А есть ли хозяину дело до того, что за вид, язык, обычаи у раба? Нет до того дела.

— Так просто?

— Простота эта через сложные раздумья постигается. Понимаешь, мой храбрый, но пока еще глупый Стась — присев рядом, Вельмира положила ему на лоб прохладную узкую ладонь. Мы честны, хотя бы сами перед собой. Они же думают одно, говорят другое, делают третье. И больше всего ненавидят волю и знания. Особенно знания, ведь знающий человек не захочет быть рабом, пусть даже божьим. Потому и жгут многие книги, как «дьявольские», вредные. Потому и уничтожают знания жрецов других, отличных от своего, богов. У нас, на Руси, грамотны почти все. А среди франков или германцев? Тех, у которых вера в распятого уже давно. «Во многих знаниях многие печали» Вот тебе еще одна «мудрость» их книг. Но Мы еще поговорим об этом. А пока просто лежи. Спи Нам обоим понадобится много, очень много сил.