Святые грешники - Александр Лапин

— Господи, да тут сплошная тоталитарная демократия, — замечает Александр. — Как в том анекдоте: «И эти люди запрещают нам ковыряться в носу?!»

— Да, одно сплошное лицемерие. Всё улыбаются, улыбаются…

— Что мы все о политике! Давай лучше выпьем за женщин! За семьи! — меняет тему Дубравин.

Выпивают. И разговор, как водится в таких случаях, идет соответствующий:

— Ты-то, Шурик, как живешь? Все с той же женой?

— Развелся. Мы теперь с Людмилой вместе. Дочка растет. Дуняша.

— Да ты что?! Ой-бай! А я и не знал! Поздравляю. А Галина Озерова, она как?

— Ударилась в карьеру. Трудится не покладая рук. Держится бодрячком. А у тебя как дела?

— Вот как сошлись звезды… — задумчиво говорит Амантай. — У меня все интересно. Имя им легион.

— Кому? — интересуется Дубравин.

— Бабам моим, — грубо отзывается Амантай. — Но так, чтобы в омут с головой — такого не было. Хотя, впрочем, не знаю. Тут у меня приключилась одна история. Занятная…

Дубравин заинтересованно смотрит на старого друга. Какая такая в нашем возрасте может быть «история»?

— Когда я только приехал сюда, на Запад, и входил в курс дела, пригласил меня на праздник один наш олигарх, что бежал от гнева «папы». Я был зол на президента. И мне было скучно. Так что по ехал к нему в гости. В Праге меня встретил его помощник. Поселил в небольшой уютной гостинице, что у Карлова моста. И сказал на прощание: «Вас ждет подарок!» Вечером, только я начал укладываться спать — стук в дверь. На пороге стоит этот помощник. А рядом с ним — молоденькая чешка. Белолицая, стройная — короче, все при ней. Помощник объясняет: ее зовут Агнешка. Она и является подарком. Ты же знаешь, что у нас это сейчас негласно заведено на государственном уровне. Если какой-то большой праздник, то обязательно создается ударный женский отряд для обслуживания высоких гостей…

— Да, Восток — дело тонкое, — дипломатично замечает Дубравин.

— Так вот. Наш беглый олигарх решил: а чем я хуже? Ну, принял я ее. Как-то все непривычно было сначала. Неловко. Остались вдвоем. Угостил шампанским, фруктами. А вот дальше что-то такое случилось. Так уж слиплись наши тела и души, что ну просто как будто я попал в райские кущи, а она не земная женщина, а сладострастная гурия. Высокая, стройная, белокожая гурия. Незаметно пролетело время. И с нею, видно, тоже что-то случилось. Лежим, а она шепчет: «Ты мой любый! Ты мой милый!» И кажется нам, что мы вместе не эти два часа, а целую жизнь. Разговорились. Она студентка балетного училища. То есть будущая балерина. Уже сейчас танцует у них в театре. Иногда вот так вот работает в эскорт-услугах. Подрабатывает. Потом приехал этот помощник и увез ее. А я все лежал и думал: «Что же это было?»

Захмелевший Дубравин задумчиво смотрит на друга и думает: «Да, в каждой избушке свои игрушки!»

— Может, это и было то самое, чего мы все ищем? Прошло, поманило. И все!

Амантай просит официанта принести еще бутылку «Шабли». Долго разглядывает этикетку. Потом, когда ее открывают, рассматривает пробку. Наконец, пригубив из бокала, кивает человеку в белой куртке и переднике:

— Наливай! — Затем объясняет свою придирчивость Дубравину: — Они, увидев, что клиенты уже захмелели, иногда выносят совсем не то, что ты заказываешь. Рассчитывают, мол, и так сойдет. Приходится проверять.

— Все люди одинаковые! — философски замечает Шурка.

— Ну так слушай, что было дальше!

Амантай выпивает холодное вино, слегка прицокивает языком и продолжает свой рассказ:

— На следующий день подлетели друзья нашего олигарха-олигофрена или как уж его назвать. Не знаю. Друзья из России. Такие крутые ребята из сферы рекламного бизнеса. Ну, из тех, что оседлали российское телевидение, создав рекламные «прокладки» в виде всяких «Видео-интернешнл» и прочих посреднических контор. Прилетел и «Белый орел». На частном самолете. Ну, я тебе скажу — уж такие они чванливые, такие хвастливые! Я думал, только у нас остались такие. Ан нет. Выехали в его загородное поместье. Огромный дом с садом, бассейном, лужайками. Тут развернулось основное действо. Столы поставили на лужайке. И загуляли. После официальной части, когда гости уже хорошо набрались, приехали приглашенные дамы из эскорта. Где уж они их собрали — сказать не могу. Но таких красивых и ухоженных девушек в таком количестве я никогда не видел. Сели снова все за стол. Давай знакомиться. Представляешь, Шурик, я вроде уже пожил, многое повидал. Но от такой красоты даже заробел. До нее дотронуться страшно, такая она чистая, нежная, воздушная. А за деньги — сразу в койку. Тут я снова увидел Агнешку. Ну, и закрутилось все, как и в прошлый раз. Удалились мы с нею в дом. И пошло и поехало. В этом было что-то безумное. Четыре часа подряд. Я сам не пойму, что со мной произошло. Такого подъема, такой радости я никогда не видел. Только кончаю, через пять минут опять хочу. А силы не убывают. Только прибывают. Стало мне даже казаться, что по воле Аллаха я через любовь стал познавать сущность рая. Потом немножко темп сбавили. Она говорит: «Мне пора уходить. А то будет нагоняй! У нас строго». Я кричу: «Не уходи! Оплачу!» Она плачет: «Хочу остаться с тобой! Но не могу». В общем, дурдом какой-то.

Под конец я вытащил все наличные кроны, что у меня были. Чудной народ бабы. Она упала в восторге навзничь на кровать. И кричит: «Это все мне?! Мне?!» Вышли мы из дома, а народ, что за столом сидел, начал нам аплодировать. Я спрашиваю одного гостя: «Что за ажиотаж?» Он отвечает: «Так все уже давным-давно вернулись! У всех секс занял полчаса-час. А вы рекордсмены — пятый час идет». Повеселились — одно слово. Дальше продолжился обед. Ну, я так потихоньку их хозяина спрашиваю: «Где же ты такой цветник собрал? И кто они?» Он отвечает, не смущаясь: «Эта учительница. Вон та диспетчером в аэропорту работает. Подруга ее — стюардесса. Агнешка — балерина. Вон та красавица — домохозяйка. В эскорте работает попутно. Кто-то из-за денег. Кто-то из удовольствия».

— Здесь нравы простые! — соглашается с ним Дубравин.

— А знаешь, что меня еще зацепило в этой девчонке?

— Что?

— А то, что она не знает, кто я. Там, дома, меня все время грызло сомнение. Встречаешься с женщиной и постоянно думаешь. А тебя ли она любит? Или твою должность, твои деньги? А здесь все понятно. Я для нее аноним. Вот это важно.

— Женщины нутром чуют, кто ты, — неопределенно замечает Дубравин. — Инстинктом угадывают успешного самца.

— Может быть! Но все равно приятно, когда любят тебя самого. Может, это то самое, чего я ждал?

Так сидели, разговаривали до самого вечера, перемешивая какие-то простые, может быть, даже банальные вещи с интимными, иногда никому не открываемыми тайнами. Если бы мундирные официанты могли понять, о чем говорят два этих одетых в дорогие костюмы с галстуками несомненно успешных господина, они были бы, конечно, смущены и потрясены. К счастью, среди них никто не говорит по-русски.