Каждому свое - Вячеслав Кеворков

Передислокация сменила настроение. Пара рюмок крепкого напитка вернули Шниттке к еще совсем недавним временам, когда он был с Генрихом на «ты».

— Представить себе не можешь, что мне пришлось перенести во время последней аудиенции у адмирала, когда я доложил ему наш план.

— С трудом, — согласился Генрих.

— Раньше трудно было себе представить, что он может впасть в такую ярость. Он заявил, что я должен понимать, в какую опасную фазу мы вступили и надеется, что мы будем действовать разумно и быстро. А мы, якобы, вместо дела сели за стол и стали плодить бумаги. Он схватил наш план, изорвал в клочья, ссыпал их в вазу для фруктов и поджег. Взметнулся такой столб огня, что я не знал, что делать — не начался бы пожар. Однако пламя на адмирала подействовало успокаивающе. Стоило последнему листку наших еврейских страданий превратиться в пепел, он заметно успокоился, вернулся за стол и продиктовал мне три пункта, которые подлежат немедленному исполнению при соблюдении самого высокого уровня конспирации.

Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно влетел Гофмайер. Сбросив шинель, он тут же оказался у стола.

— Эта Россия доконает меня своими холодами! То насморк, то горло, то… Дайте что-нибудь выпить!

— Адмирал прав — в нашем деле сохранить здоровье и душевное равновесие труднее, чем получить очередное звание.

— На черта мне звание, если не будет здоровья, — утратив чувство юмора, мрачно подтвердил Гофмайер.

— От внешних врагов нас спасет великая немецкая армия, от внутренних Германию спасем мы — военная контрразведка. Идите и выполняйте долг перед вашей великой Родиной. Это напутственные слова нашего руководителя. Предлагаю выпить за адмирала. Особенно усердно за него должен выпить Генрих.

— С удовольствием, конечно, но почему мне такое предпочтение?

Шниттке опрокинул очередную рюмку, после чего на несколько минут впал в размышление, а потом продолжил:

— Где-то ближе к концу встречи адмирал заговорил о возможных трудностях при проведении операции. И я верноподданически предложил организовать для Генриха краткий курс обучения по ведению наружного наблюдению, радиоделу и так далее.

— И что же адмирал? — пьяно вскинул голову Гофмайер.

Шниттке снисходительно взглянул на обоих.

— Адмирал неожиданно разразился громким смехом. А потом заявил, что он с трудом переносит Россию с ее грязными деревнями, разбитыми дорогами и неопрятными городами. Однако после событий под Москвой он отдает должное русским. А Генрих мотал в течение недели, а то и больше, две наших бригады наружного наблюдения, два поисковых отряда и целую группу радистов. После чего чистеньким, разве что не в галстуке, явился к нам и как ни в чем не бывало предложил свои услуги. Так что вряд ли его можно еще чему-нибудь научить.

— Так за кого пьем? За адмирала или? — с нетерпеливым раздражением поинтересовался Гофмайер.

— За мудрого адмирала, — отсек всякие сомнения Генрих.

Зима — отнюдь не лучшее время для пребывания в Вене. Холодный воздух, вырвавшись на просторы знаменитого венского кольца, гоняется по кругу за своим хвостом, не щадя сморщившиеся от холода фигуры людей, не сумевших от него укрыться. Лошади и ямщики прогулочных экипажей, выстроившихся цепочкой на брусчатке дворца Хофбург, уныло смотрят на перспективу прокатить по этому самому кольцу обезумевшую от счастья пару, только что заключившую брачный союз.

Генрих поселился в скромном отеле на оживленной торговой Мариахильферштрассе.

После условного телефонного звонка на следующий день они встретились в большом зале винного заведения в парке «Пратер» с безвкусно, но дорого одетым немолодым человеком. Генрих сел за столик вдали от компании австрийцев, шумно праздновавших прошедший еще в сентябре День свежего вина, отжатого из винограда, собранного на горных склонах по берегам Дуная. Мужчины и женщины, положив руки на плечи друг друга, дружно раскачивались в такт веселой песни.

После обмена условными фразами незнакомец по-деловому сбросил шляпу, пальто и сел на угловой диван напротив Генриха и только после этого протянул для пожатия руку.

— Прошу прощения, опоздал — никак не могу привыкнуть к венской зиме, как, впрочем, и к летней жаре, а потому и… Вас зовут? Хотя имя меня интересовать не должно.

— Почему же? Генрих, согласно бумагам о моем появлении на свет. А вы — Франц, выс зовут как и композитора Легара, которого в Вене очень любят.

— Вы знаете Легара? Я играл его на всех свадьбах, когда мы жили в Риге.

— А на какой улице вы жили в Риге?

— О! Я по акценту заподозрил, что вы из Прибалтики, — еще больше оживился Франц. — А коль скоро так, то давайте объясняться на родном русском, — обрадовался гость.

Говорить по-русски ему явно доставляло удовольствие, поскольку это позволяло использовать еврейские идиомы, которые по-русски звучат как правило колоритнее, чем на идише.

Франц хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он схватил за полу проходившего мимо официанта:

— Мне двойную водки, и обязательно русской. Первую я, как правило, одолеваю в одиночестве, а последующие — со всей компанией, — пояснил он.

Вопреки с пафосом произнесенной вводной речи, Франц одну за другой выпил сразу две двойных порции и заметно повеселел.

— Вот некоторые считают, «аид ашикер» — пьяный еврей — плохой человек. Чепуха! Аид — это уже хорошо. А если он немного… того, то еще лучше. — Секунду подумав, он продолжил: — Ладно, оставим это. Скажите лучше, как адмирал? До нас доходили слухи, что он из-за евреев навлек на себя гнев высокого начальства.

— До нас эта волна еще не докатилась. Но перейдем к делу, — предложил Генрих.

— Самое время. Итак, начнем с конца, то есть с последнего задания, которое я поучил от адмирала в Танжере: проникнуть не на базу английских бомбардировщиков в Великобритании, а в отделение американского банка «Чейз нэшнл бэнк» в оккупированной части Франции. Вы спросите, сумел ли Фима, то есть я, устроиться в это уважаемое учреждение?

— Действительно, интересно, — улыбнулся Генрих.

— Отвечаю: сумел, и не только устроиться, но и занять там солидное место.

— Поздравляю.

— Рано. Я еще не закончил. Вы, естественно, опять спросите — а через кого? Отвечу. Через вице-президента банка по Европе Джозефа Ларкина. Это ведь для них он банкир Джозеф, а для нас он — просто наш Ося. Так вот, на днях он инкогнито объезжал свои владения в Европе и провел совещание с сотрудниками отделения «Чейз нэшнл» в неоккупированной части Франции, то есть в вишистской. Я был приглашен туда в качестве технического секретаря. — Он наполнил рюмку.