Каждому свое - Вячеслав Кеворков

«Главное командование имперских вооруженных сил надеется, что регулярное и своевременное получение информации от вашего источника в дальнейшем будет играть важнейшую роль в развитии успеха Германской армии на Восточном театре военных действий».

— Как видишь, опять адмирал оказался прав!

— Ерунда! Как раз то, что Макс якобы вынул информацию прямо из-под задницы Сталина, и навело меня на мысль, что это дело рук русских. Однако адмирал вновь реагировал странно.

— Если полученные сведения помогут Германской армии выиграть хоть одно сражение, то мне абсолютно наплевать, из-под чьей задницы и каким способом они добыты.

Упоминание в рассказе Генриха имени Сталина заметно взбодрило Григория.

— Видишь ли, всякое упоминание имени Верховного связано либо с награждением, либо с отсечением головы. Поэтому тут есть смысл крепко подумать. Для начала важно установить, чья это инициатива: наша, наших военных или немцев? — Он замолчал на несколько минут. — В любом варианте, надо срочно лететь в Москву. Сегодня же я связываюсь и запрашиваю самолет. Что же касается тебя, то ты действительно встаешь на крайне чувствительную тропу межведомственных противоречий немцев. И тут складывается все так, как и с нашим Верховным — «или грудь в крестах, или голова в кустах». Старо, но справедливо.

— Предпочитаю кресты, а кусты — для случаев более интимных, — весело заключил Генрих.

Григорий при прощании был печально-задумчив. Перспектива даже опосредованного общения с диктатором не радовала его.

Расставание же с Виталием выглядело несколько иначе. Сани-экипаж по кличке «Дилижанс» лихо подкатили к главному входу вокзала. Двое сопровождавших в штатском ловко подхватили два небольших разноцветных чемоданчика и двинулись по перрону.

Майор выбрался на свежий воздух и на мгновение остановился, прикрыл рукой глаза, спасаясь от ярких, низко стелящихся лучей зимнего солнца и его слепящего отражения от свежевыпавшего снега.

После того, как майор щедро во всеуслышание расплатился с возницей, тот, в знак благодарности, верноподданнически склонил низко голову и негромко, но четко произнес:

— Будьте удачливы, господин майор. Как только извлеку вашу закладку из-под земли, немедленно дам вам знать.

— А если?

— «Если» быть не может, потому что не может быть никогда. Благополучной вам дороги и до скорой встречи.

Он легко вскочил на свое место в «Дилижансе», а лошади, привыкшие подолгу ждать и искренне обрадовавшиеся такому благоприятному повороту событий, без сигнала тронулись с места и весело затрусили по присыпанной свежим снегом дороге.

* * *

Странно, но приезд в оккупированный противником холодный, промозглый Псков Генрих воспринял если не как возвращение к домашнему очагу, то по крайней мере как свидание с каким-то недалеким, трудным, но, несомненно, полезным прошлым.

В доме было тепло, уютно, в первую очередь оттого, что вся мебель по-прежнему находилась на своих местах, включая могучее старинное кресло, надежно удерживавшего своей правой ногой половицу, под которой скрывались два разоблаченных Скибой немецких микрофона.

Пока помощники выкатывали машину из бывшей конюшни, а ныне гаража, Генрих позвонил в контору и был приятно удивлен, когда дежурный узнал его по голосу.

— Господин майор, господин полковник появится лишь завтра, однако если что-то срочное…

— Да нет, ничего срочного. Доложу по прибытии завтра лично.

— Как вам будет угодно. Желаю приятного вечера.

Генрих достал лист бумаги и написал крупными прописными буквами: «Выполняю инструкцию. Сообщаю тем, кто мною интересуется: ужинаю в ресторане «Четыре сезона». Берг».

* * *

— Куда вы запропастились, господин майор? Мы, рестораторы, живем не от случайно забежавшего перекусить, а от постоянного гостя. Так что я уж и волноваться стал о вашем здоровье.

По документам хозяин значился судетским немцем, но по образу мышления и по повадкам напоминал скорее выходца из Одессы.

— Видите, я свято храню ваше место! Ведь с вашей легкой руки у меня теперь весь офицерский корпус столуется, а это уж, сами понимаете.

Генрих улыбнулся, радуясь резко возросшим доходам хозяина.

Столик в углу был действительно свободен. Очень скоро принесли кровяную колбасу с жареным картофелем, луком и хреном на закуску, пиво и стакан воды для майора. Традиционный венский шницель находился еще на стадии кухонной доработки.

— Может быть, по случаю возвращения гости пожелают чего-нибудь покрепче? — предложил майор.

— Я не пью, — категорически ответил Дубровский.

— Разве? — громко удивился Генрих.

Дубровский грустно покачал головой, не одобряя любого проявления злой памяти. И притом сделал это так искренне, что Генриху захотелось как-то исправить свою бестактность. Но тут кто-то из большой компании офицеров за соседним столом произнес тост, требовавший громкого до визга одобрительного крика.

И как раз в это мгновение на фоне орущих болванов в мундирах появилась очаровательная белокурая женщина. Она медленно, но уверенно стала пробираться в направлении Генриха.

— К нам, красавица, к нам! — истошно завопил лейтенант с соседнего столика.

Она, едва повернув голову, глянула на него с недоумением, будто он пригласил не к столу, а произнес недопустимую скабрезность.

Когда она плавно, пройдя через весь зал, подошла к Генриху, он безотчетно тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения и, вернувшись в мир реальный, резко поднялся ей навстречу.

Упрекать себя в том, что не сразу узнал женщину, с которой продолжительное время общался, было бы справедливо, но уж очень неловко перед самим собой. Поэтому он, улыбаясь, взял протянутую руку и поцеловал. Соседний стол грохнул от восторга — не то от зависти, не то от гордости за весь немецкий офицерский корпус.

— Мои коллеги по искусству, — представил Генрих друзей, сидевших с ним за столом.

Те ответили, наклонив головы.

— Карин, вы к нам надолго? — неосторожно поинтересовался Генрих.

— Прощаю, господин майор. Я к вам навсегда. Чему весьма рада.

— Ах, даже так?

— Парадокс, но здесь я чувствую себя в большей безопасности, чем в Берлине, под ежедневными бомбежками англичан. Чего они хотят добиться, можете мне объяснить?

— Абсолютно того же, чего желают немцы, бомбя Лондон.

Карин задумалась.

— Ах, вот вы где от меня скрываетесь, господин майор!

Генрих поднял голову.

Крепко держась за спинку стула обеими руками и раскачиваясь из стороны в сторону, над ним сверху навис сильно подвыпивший Кляйне.

— В ресторане не скрываются, а общаются. Поэтому позвольте представить вам нашу сотрудницу, госпожу Карин.