Стоя на краю неба - Екатерина Белецкая

Мужчина вдруг начал смеяться, сначала тише, потом – громче и громче.

– Ох… вот в этом ты права, Дэби… Если бы кто-нибудь увидел, как ты играешь в куклы… а что ты с ними делаешь, кстати?

– Много чего. Боюсь, тебе будет неинтересно.

– Ты их что, бьешь? – Мужчина снова засмеялся.

– И это тоже. Физические страдания им не нравятся. Пыталась ломать психику, но они, к сожалению, приходят в себя примерно через месяц после подобных сломов и… Я не хочу об этом говорить.

– На публике ты неподражаема. Очень понравилось твое последнее интервью об одушевляющих… «Мы же взрослые люди, и мы отлично осознаем, что кукла не может быть живой, это просто набор деталей из эластомера». Дэби, ты бьешь их плетками? – Ехидство, впрочем, довольно добродушное. – Или придумала что-то поинтереснее?

– Смотри, как бы я не придумала что-то подобное для тебя, – огрызнулась Гоуби. – Поинтереснее, говоришь? Не сомневайся. Не твоего ума дело… Они чудовищно упрямы. Я добиваюсь от них ответов, но в большинстве случаев они морочат мне голову – гонят поток бессвязных образов, которые невозможно нормально осмыслить, и толку никакого.

– Убить не боишься?

– Боюсь, – призналась после недолгого молчания Гоуби. – Стараюсь не доводить до крайности, иногда даже приходится лечить… они мне пока что нужны, поскольку ментальные слепки у них сделаны просто отменно. Мне добиться такого результата очень трудно. Иногда беру их за образцы для своих работ.

– Эмоционально?

– Конечно. Серия детских кукол для будущих солдат – видел?

– Которые без рук и ног, что ли? По-моему, это у тебя получилась какая-то бредовая пакость.

– Эта бредовая пакость сработает через двадцать лет так, что ты восхитишься. Дети, общавшиеся с такими игрушками, будут воспринимать увечья как нечто само собой разумеющееся – и у нас, например, в активном состоянии окажутся инвалиды. Калеки, которые при других исходных условиях стали бы объектами жалости, будут равноправными членами общества. Понимаешь?

– Что ж в этом хорошего? Им надо помогать, заботиться о них…

– Они сами могут о себе позаботиться, и они, братец, смогут делать главное – размножаться наравне со всеми. И работать на благо общества с полной отдачей, а не сидеть иждивенцами на шее у здоровых.

– Я просто немного не понимаю, для чего это нужно?

– О будущей внешней политике я тебе ничего не скажу, потому что я этим не занимаюсь, ты же знаешь. Поговори с мужем, он тебя введет в курс дела. Вообще, ты зря на эти пять лет отдалился от семьи. Теперь понимаешь, насколько ты был не прав?

– Понимаю. Но ты же знаешь, что я…

– Не знаю и знать не хочу. И скажи спасибо, что я уговорила принять тебя обратно. Ты трус, тряпка и слабак. Поэтому делай, что я тебе говорю. Запомнил?

– Ладно, – с неохотой ответил мужчина. – Но я все-таки не понимаю, для чего надо было убивать скульптора? Можно было бы его… ну, изолировать как-то, что ли. Пригодился бы потом.

– Гермо?.. Ну уж нет, спасибо. Тем более что он не мучился, ну, почти. Прогулялся по городу в обществе своего возлюбленного, дошел до дома и упал на пороге. Никто ничего не понял, сам почитай расследование.

Конечно, никто ничего не понял. Ит на секунду представил себе, как это на самом деле происходило. В толпе, где-то на улице – сталкиваются двое, идущие навстречу друг другу. Один берет другого за плечи и с улыбкой отодвигает чуть в сторону – простите-извините, случайно вышло. Все – три слабых нажатия на три точки, и через полчаса – смерть от асфиксии.

Подло.

Так убивать – подло.

Не честный бой, даже не нормальный заказ на убийство, которое профессиональный палач сделает чисто, и в самом деле не мучая жертву.

Страшная смерть. Сердце работает, легкие – нет. И никакой врач не сумеет спасти, разве что другой спец, который сможет разблокировать «приказ». Даже пересадка легких не поможет, новые будут умирать точно так же. Снова и снова…

– …повторяю, о соблюдении законов можешь не волноваться, трусишка. С законами… нам помогут. Есть кому. Тем более, что, если какой-то закон не устраивает нас, всегда можно изменить.

– Официалы законов не меняют.

– Да что ты говоришь? Меняют, братишка, меняют. Когда им это выгодно, и смотря какой официал. А сейчас им это будет выгодно, вот увидишь. Или ты считаешь, что планы, подобные этому, пишут забавы ради деревянной палочкой на мокром песке?

«Совсем хорошо.

Похоже, начинают подтверждаться самые худшие их предположения.

Жаль, что все вскользь, намеками… но, кажется, даже с помощью этих намеков уже можно разобраться в половине происходящего.

…и все-таки тут чертовски холодно…»

– Слушай, а покажи мне этих Мотыльков, – попросил вдруг мужчина. – Интересно посмотреть, что это такое.

– Ты не эмпат, и для тебя, скорее всего, это будет просто кукла, – с сомнением ответила Гоуби. – Хотя… не знаю. Ну, пойдем, покажу.

«А я? – подумал Ит ехидно. – И мне тоже покажите, пожалуйста».

Он выскользнул из своего укрытия. Интересно, где она их держит? Неужели в мастерской? Да нет, не похоже. Там слишком много народу ходит.

Он активировал прослушку на полную мощность – парочка спускалась на этаж ниже, причем шли пешком, по лестнице в глубине помещения. Ага, проходят на другую сторону здания… ясно. Ит смахнул «нитку» на ладонь и бросился на другую сторону крыши. Спуститься по внешней стене? Рискованно, особенно при таком ветре. Но, с другой стороны…

Облицовочные панели, слава богу, были закреплены на совесть. Шероховатая поверхность позволяла кое-как держаться. Особенно хорошо удалось держаться, если не думать, что внизу – пропасть в черт-те сколько этажей. Ну, Ри, я тебе припомню про этот катер… Хорошо, что вниз надо проползти всего пять метров. А потом обратно вверх. Вверх – не вниз. Это проще.

«Нитка» послушно прилипла к раме окна.

– …ничего себе! Слушай, ты, конечно, извини, но твои им в подметки не годятся. Они же как живые!..

– Они не «как живые», они и есть живые. – Глухая злая тоска в голосе. – И я не понимаю, как это сделано. Мало того, половина копий этих шестнадцати – тоже совершенно живые. Серийные копии, представляешь? Не то, что привносит хозяин, а сами по себе.

– Дэби, но это же невозможно, ты сама говорила…

– Положи на него руку. Закрой глаза. Закрой, не притворяйся. И отвернись… что я сейчас сделала?

– Черт, Дэби, ты уколола меня иголкой в ногу! Совсем сдурела?! Мне ведь больно!

– Я уколола не тебя, а его, – снисходительно, с насмешкой. – Доходит?

Молчание.

– Вот так-то, братец. А ты сокрушаешься над гибелью Анафе. Это был уже не просто рауф, не просто гермо, это было чудовище… Они вообще все чудовища, раса сама по себе отвратительна, но этот превзошел все мыслимые пределы.