Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Разумеется, кузен. Я хочу стать журналистом, поступлю в Лувен. Я в монастыре, – девушка улыбнулась, – но это просто семейная традиция. Мама тоже в пансионе училась, и вообще…, – Элиза повела рукой:

– Мама и папа, очень набожные люди. Им было бы тяжело, если бы я отказалась в обители жить. У нас хорошая школа, – гордо добавила Элиза, – и математику преподают, и физику. У многих сестер есть дипломы.

Де ла Марки ездили в паломничества, в Рим, на благословение к его святейшеству, в Лурд, и в Лизье, в строящуюся базилику Святой Терезы. Блаженная Елизавета Бельгийская, мать дяди Виллема, дружила со святой. Тереза, в «Истории святой души», назвала баронессу духовной наставницей.

В Мон-Сен-Мартене, в храме Иоанна Крестителя, стояли саркофаги Элизы и Виллема. В городок стекались католические паломники со всей Европы. Дядя Виллем рассказал Мишелю, что его родители умерли в один день, почти в одно мгновение. Они стояли в церкви, глядя на вышивки святой Бернадетты, на письма святой Терезы. Дядя Виллем вздохнул:

– Они долго прожили. Всегда были рядом, всегда вместе. Папа Пий меня уверил, что через несколько лет их канонизируют, – барон перекрестился. Мишель, отчего-то подумал: «Интересно, как это, быть сыном двух святых?»

Дядя Виллем, тихий, скромный человек, признался Мишелю, что хотел принять обеты.

– Но мама и папа сказали, что и в мире можно праведником быть, – он развел руками, – как они делали. Я поздно женился, после сорока…, – тетя Тереза, жена дяди Виллема была на десять лет его младше. Она провела почти всю жизнь в монастыре. Девушка покинула обитель, оказавшись единственной наследницей графского титула. Ее неженатый, младший брат, погиб в Бельгийском Конго, во время научной экспедиции. Тете Терезе, когда она вышла замуж, было за тридцать. Мишель, иногда, подозревал, что дядя Виллем и его жена, после появления детей, решили вести такую же жизнь, как и его родители. Однако у кузенов он, конечно, об этом не спрашивал.

Мишель поинтересовался у дяди Виллема, почему тот пошел в армию. Барон удивился:

– Как иначе, милый? Это моя страна, моя родина. Надо было ее защищать. Я верующий человек, но и кюре воевали, капелланами. Гитлер поплатится за то, что в Германии происходит, с католиками…, – дядя Виллем помрачнел:

– Убивать детей, лишать людей права завести семью…, – немецкие паломники, приезжавшие в Мон-Сен-Мартен, рассказывали об арестах священников. По слухам, в особых центрах, врачи умерщвляли умственно отсталых детей, и стерилизовали психически больных. Папа Пий пока молчал, а, значит, молчали и католики. Мишель был уверен, что это ненадолго.

– Невозможно, – он спустился вниз, – невозможно, чтобы так продолжалось. Кузен Аарон в Берлине, пытается спасти несчастных…, Господи, – он перекрестился, – помоги им, пожалуйста. И Джордж в Испанию едет…, – Оруэлл жил у него в квартире, на набережной Августинок.

Летом франкисты устроили попытку переворота. Мишель, по заданию партии, помогал переправлять в Испанию европейских коммунистов. На набережной Августинок, в рабочем кабинете, Мишель устроил мастерскую. Он отлично работал с бумагой и печатями, подделывал любой почерк, и снабжал товарищей нужными документами. Теодор ни о чем не подозревал. Мишель опасался, что кузену такое не понравится. Он привык относиться к Теодору, как к отцу. Родного отца Мишель не помнил. Барон де Лу отправился в армию, начальником госпиталя, когда мальчику исполнилось два года.

– Ладно, – успокоил себя Мишель, – Теодор у меня нечасто бывает. Я аккуратен, всегда все прячу.

Он курил, отпивая крепкий кофе, щурясь от яркого солнца, слыша гудки автомобилей на набережной. Мишель размышлял, какие краски использовал Рембрандт для волос Батшевы, цвета старого, тусклого золота. Ему, внезапно, пришло в голову, что он бы пригодился и в Германии. Он бы мог обеспечивать евреев проездными документами.

– Надо поговорить с товарищами, – сказал себе Мишель. Над ухом раздался голос служителя: «Месье де Лу, возьмите почту, чтобы к вам не подниматься. И вам записка, месье Верне вызывает».

Директор музея просил Мишеля зайти. Юноша почесал белокурую голову:

– Наверняка, поторопит меня с разбором картин Ротшильдов.

Прислали гранки его статьи о Рембрандте, пришло письмо из музея в Ренне. Мишеля просили сделать экспертизу картин, недавно предложенных дарителями.

– Еще время надо найти, – хмыкнул Мишель, – хотя можно заодно посмотреть, как обстоят дела в отеле Монтреваль.

После войны, де ла Марки подарили здание государству. В особняке разместили, городскую художественную галерею. Охотничий дом стоял в долине Мерлина. Де ла Марки, приезжая во Францию, часто его навещали. Сверху лежала телеграмма. Распечатав ее, Мишель улыбнулся. Кузен Давид сообщал о рождении близнецов.

– Надо съездить, подарки купить, – Мишель взглянул на часы: «Сначала к директору».

Он предполагал, что месье Верне будет интересоваться, как обстоят дела с каталогом коллекции, но директор помахал перед его носом официальным письмом на бланке Лиги Наций.

– Вы отправляетесь в Мадрид, месье де Лу, – Верне оценивающе глянул на Мишеля:

– Я помню, вы диссертацию по испанской живописи писали. Лига Наций рекомендовала Музею Прадо эвакуировать коллекции, на случай, – Верне пощелкал длинными пальцами, – непредвиденных обстоятельств. Поедете представителем от европейского художественного сообщества, с мандатом Лиги Наций, – он остановился у огромного окна, выходящего на Квадратный Двор. Мишель понимал, что непредвиденными обстоятельствами может оказаться штурм Мадрида войсками франкистов.

– Они испанцы, – сказал себе Мишель, – они не станут стрелять по национальным сокровищам, по Веласкесу, Эль Греко, Гойе…, – Мишель хорошо знал испанский язык, со времен поездок в Мадрид, где он занимался с куратором в Музее Прадо.

– Довоенных поездок, – поправил он себя.

У него оставалось две недели на профилактику Рембрандта, и передачу коллегам работы по коллекции Ротшильда. Потом его ждали в Мадриде. Спускаясь в подвалы, Мишель напомнил себе, что надо проверить гранки статьи, и написать в Ренн. Он прислонился к стене:

– Теодор будет волноваться. Но я не могу не поехать, это моя обязанность, как художника, как реставратора, а вовсе не как коммуниста, – Мишель, невольно, улыбнулся: «Теодор поймет. Он сам архитектор».

Мишель, решил, до отъезда, сделать черновой каталог. Он внес в документы две сотни холстов, сверяясь с бумагами, полученными от наследников барона. Для каждой картины требовалось определить провенанс, разобраться с авторством и оценить состояние живописи.

В подвалах было тихо. Он работал у большого стола, рядом с полукруглым, выходящим во двор окном. Электричества сюда не провели. В сумерках Мишель включал реставрационный фонарик.

– Как шахтеры, – Мишель склонился над столом, – они тоже лампы на голове носят. Только у меня каски нет…, – достав из ящика очередную картину, он, осторожно, открыл холст.