Хрен с Горы - Изяслав Кацман

Пятьдесят четыре воина, ждущих погребения, и полсотни лежащих или едва двигающихся от ран требовали от меня чего-то особенного. Какого-то необычного колдовства. Пусть я сам не верю в магию ни на грош, но у папуасов от рождения до смерти всё было пронизано огромным количеством обрядов и ритуалов, наполняющих жизнь смыслом и дающих силы. Так что нужно извернуться и обеспечить сегодня членам славного общества «пану макаки» незабываемое шоу, чтобы всех пробрало до печёнок, чтобы завтра или послезавтра они шли в бой с ещё большим озверением, чтобы прикрывали друг друга как самих себя.

Я начал обдумывать, как бы поэффектнее обставить церемонию прощания с погибшими товарищами, дабы совместить отдавание дани памяти павшим с идейной накачкой оставшихся в строю. Однако меня самым грубым образом оторвали от сочинения речи и продумывания сопутствующих ей действий.

Заявилась делегация из доброго десятка командиров отрядов, требуя выдать на расправу пленников-лучников. Состав был отнюдь не перворазрядный – в основном предводители мелких групп ласунгцев и текокцев. Никого из людей Рамикуитаки, в том числе и Тономуя, попавшего со своей сотней под стрелы Тагора и Ко, среди них не наблюдалось.

Мои орлы, уловив суть требований, начали активно поглаживать рукоятки топоров и тесаков. Не то просители, не то требователи начали нервничать. Я же в свою очередь поинтересовался у этих «господ», сколько человек убито из луков именно у них. И после некоторого замешательства получил ответы, что, в сущности, ни одного. После чего дальнейший разговор, с моей точки зрения, потерял всякий смысл. Но я всё же счёл нужным сказать, что вчера успел дать клятву о неприкосновенности всех пленных. Это окончательно добило делегатов, и они предпочли откланяться, принося извинения: дескать, откуда им было знать.

Объект вышеозначенных претензий присутствовал при сей дискуссии, чуть в стороне. И познаний Тагора в туземном языке явно хватало понять, что речь идёт о его голове, тем более собеседники мои то и дело делали экспрессивные жесты в сторону пленного чужака. Пока мы с союзниками беседовали, тузтец стоял, прямой как палка, с напряжённо сжатыми кулаками. На лице его застыла наигранная улыбка. Когда же жаждущие крови удалились из зоны видимости, лучник подошёл ко мне.

– Они требовали твоей смерти, – говорю буднично.

– Я понял, – медленно, стараясь чётко выговаривать звуки чужого языка, ответил он.

– Сонаваралинга, а когда ты успел этому чужеземцу поклясться, что его не тронут? – вмешался Гоку.

– Я перед духами клялся. – И обернулся к оказавшимся под рукой командирам: – Кано, Вахаку, никого ко мне не пускайте по пустякам. Я буду говорить с духами. Сегодняшний день запомнят все «пану макаки».

Мои подчинённые пожали плечами в знак того, что поняли и будут стеречь своего «пану олени» от ненужных визитёров.

– Паропе, а ты пойдёшь со мной, будешь мне помогать, – приказываю Длинному. – Не бойся, колдовать и обращаться к духам я буду сам, – успокаиваю бывшего деревенского хулигана, видя испуг на его лице. – Ты будешь поддерживать огонь, которому предназначено веселить и согревать духов этим вечером.

Впрочем, когда я остался с Длинным наедине, то разговор пошёл о делах совсем не колдовских. А конкретно о только что случившейся попытке наезда. Интересовало меня в данной истории по большому счёту лишь одно: действовала ли эта шушера по собственной инициативе, или же Рамикуитаки решил проверить, как говорят американцы, крепость яиц Ралинги-соная. Увы, Паропе ничем не мог мне помочь. В итоге так и осталось неизвестным, столкнулся я с самодеятельностью мелких вождей или же за их спинами маячил наш главнокомандующий.

К обеду известие, что Сонаваралинга затеял какое-то мощное колдовство, успело распространиться по всему нашему войску. Так что к тому времени, когда текст и программа грядущего действа окончательно оформились в моей голове, вокруг занимаемого «макаками» участка собралось немало любопытствующих.

Стараясь не обращать внимания на собирающуюся публику, я занялся подготовкой: при помощи Длинного и назначенных мной добровольцев по возможности выровнял площадку примерно десять на пятнадцать метров, убрав пару кустов, затем туда перенесли тела наших погибших товарищей, а по углам соорудили четыре кучи дров высотой в половину человеческого роста. Ещё один костёр приготовили в центре «сцены».

Зеваки всё прибывали, числом превысив моих бойцов. Так что пришлось озаботиться выделением мест особо уважаемым зрителям, пожертвовав для этого одной из коротких сторон четырёхугольника. С учётом того, что «трибуны» от сцены, на которой будет происходить действие, отделяло три-четыре метра, удалось в два ряда втиснуть четыре десятка вождей и прочих славных мужей: первый ряд сидел на охапках предусмотрительно натасканной травы, второй стоял за ним. Остальным желающим посмотреть, как будет колдовать Сонаваралинга, оставалось довольствоваться наблюдением из-за голов «макак» и VIP-гостей. Пытающиеся качать права и выражать недовольство утихли после напоминания, что вообще-то действо готовится ради павших и живых воинов отряда, бившегося под моим началом, а не для праздных наблюдателей.

А «макакам» и приравненным к ним хватило места на оставшихся трёх сторонах площадки. Разместились они, правда, в три, местами четыре ряда: впереди лежали раненые (только совсем уж тяжёлых, которые не приходили в себя, оставили в покое), за ними сидели на траве, третий ряд стоял, а кому и там не хватило места, возвышались на наваленных и утрамбованных кучах глины и камней.

Наконец все мои подчинённые заняли полагающиеся им места. Длинный, повинуясь моему сигналу, поднёс факел и зажёг костёр в центре площадки. Я подошёл к огню на свободную от трупов середину, вовсю тряся куском бамбука, в который были насыпаны твёрдые зелёные ягоды. Грохот, знаменующий начало колдовского обряда, заставил публику притихнуть: зеваки успокоились и перестали ссориться из-за удобных для наблюдения мест, а «макаки» и прочие и так особо не шумели, спокойно ожидая, когда же «пану олени» начнёт обещанное колдовство.

Несколько минут трачу на обход периметра сцены, по максимуму усиливая звук трещотки. Наконец, когда у меня уже начала от резких движений и далёкого от мелодичности звука болеть голова, я неожиданно прервал своё музицирование, в полной тишине остановившись возле первого мертвеца. В соответствии со сценарием, Длинный начал медленно и мерно бить в огромный деревянный барабан. Чувствуя на себе напряжённое и испуганное внимание сотен глаз, начинаю под этот аккомпанемент:

– Вы храбро бились вчера с врагом, вы расставались с жизнью, прикрывая своих товарищей по строю. Ты, Тоборе, сын Боре; ты, Тинопе, сын Уромуя; ты, Кеоре, сын Олу; ты, Текоро, сын Паоре… – Я шёл вдоль ряда покойников, наклоняясь над каждым, произнося его имя и касаясь лица мертвеца висящим на шее небольшим глиняным горшочком с намалёванными на нём глазом. Пройдя последнего из погибших, остановился, переводя дух, и продолжил: – Вы ступили на Тропу духов, по которой нет пути назад, в мир живых. Там, за гранью, отделяющей мир явный от мира сокровенного, нет для вас ни бонхойца, ни соная, ни суне. Вы бились плечом к плечу с воинами «пану макаки» и заслужили честь именоваться «пану макаки». Правом, данным мне как «пану олени» нашего воинского братства, объявляю всех вас отныне и навеки участниками нашего славного общества. – Я сделал паузу, вновь введя в действие свою бамбуковую трещотку.