Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

Перед тем как воздвигать памятник Александре, Клод представил себе, как опровергает все скептические доводы и возвращает доверие своей госпожи. Впрочем, подобные мысли были забыты, когда работа началась. План и не думал осуществляться легко. На ранних стадиях его выполнения Клод расстраивался из-за несовершенства рисунков и ограниченности своих возможностей. Зато соседи постоянно его поддерживали, ведь они до сих пор восхищались сушилкой.

– Так ведь это – простое развлечение. Оно не требовало от меня стольких навыков, сколько необходимо для воспроизведения нежной песни гнездящейся певчей птицы. Я с тем же успехом мог бы стать починщиком старой кухонной утвари.

Его сомнения усиливались, когда он сталкивался с упрямыми мастерами-ремесленниками, отказывающимися рассказать ему о необходимых технологиях. Часовщики и ювелиры как один давали от ворот поворот. Они были корыстны, и к тому же их действия жестко контролировались гильдией. Клоду не удалось добиться даже простой помощи. Пьеро ему сочувствовал. «Они не смогут дать тебе лекарство от чумы», – говорил таксидермист.

Клод ходил на окраины города, появлялся на пристани, где его всегда встречали радушно. Он медленно собирал знания из простых источников, узнавал новое от жестянщиков, оловянщиков, паяльщиков, литейщиков и даже от ученика дросселировщика. Было и простое везение. Как-то раз один иностранец, проезжая через Париж, выставил на всеобщее обозрение механическую птичку, которая могла хлопать крыльями и напевать любую мелодию, какую пожелает публика. Волнение переросло в негодование, когда выяснилось, что великий Джузеппе Пинетти де Вильдаль – мошенник, а звуки, издаваемые его механизмами, на самом деле наигрывает сообщник, сидящий под сценой (он чирикал через луковую шелуху). Тем не менее инцидент обратил внимание Клода на бесценную работу Россиньеля о птичьем пении.

В дальнейшем юноше помог один торговец птицами, выведенными в Германии: щеглами, малиновками, дроздами и коноплянками. Продавец уже вот-вот должен был закончить исследования поведения птиц, а потому расщедрился и уступил Клоду двух пичуг, что попроще, по сниженной цене.

Дабы достать материалы для работы, Клоду пришлось рисковать. Ему понадобилось украсть кое-что у своего работодателя – в частности, две клизмы, которые были частью таинственного, но забракованного желудочного аппарата. Также юноша попросил двух младших братьев-близнецов Маргариты, промышлявших поиском железяк, выпавших из экипажей, отыскать некоторые специальные детали до того, как они окажутся на дороге.

Вскоре Клод начал мастерить. Его молоток стучал тихо и ровно, подобно молотку Челлини. Его горшочек с клеем булькал, как миниатюрный Везувий. Соседи бурно извинялись за беспокойство и все равно входили к Клоду, чтобы посмотреть, как он трудится. После того как все оценили работу, было вынесено решение, что Клод блестяще усовершенствовал и без того оригинальную модель. Щедрость Александры, пусть не из благих намерений, позволила юноше вернуть к жизни свои таланты. Он чувствовал себя как нищий художник-иллюминатор,[85]который получил золото и, вместо того чтобы кормиться, расписывает еще один манускрипт. Клод хотел выразить свою благодарность патронессе и рассказать ей об успехах, однако мадам Хугон отказывалась видеться с ним. Ее служанка говорила, что к ней нельзя, она у доктора, лечится от электрического дисбаланса.

– Он ученый, – добавила горничная.

Итак, Клод и Александра больше не встречались, что было особенно неприятно, ведь определенного рода контакты являлись сущностью их связи. Впрочем, это беспокоило юношу лишь в минуты отдыха, в оставшееся время работа поглощала его полностью, и он не мог прочувствовать всю значимость их разлуки. По крайней мере до тех пор, пока Плюмо не принес очень интересную новость.

Писатель, задыхаясь, ворвался в комнату Клода.

– Я прямо из зала суда!!!

– Суда?!

– Суда по делу твоей Александры!

– Она не моя.

– Скоро станет, поверь мне. Она свободна.

– Свободна?

– Да, свободна от мужа. Она ведь постоянно делала какие-то намеки на брачные обстоятельства… Теперь смысл намеков ясен. Я же говорил тебе, что буду расследовать дело.

– И что же ты узнал?

– Угадай!!!

Клод устал и не думая бросил: «Адюльтер?» Однажды он подозревал ее мужа в неверности.

– Нет, гораздо интереснее. Я бы никогда не провел столько времени в суде, если бы дело касалось простого прелюбодеяния. – Плюмо выдержал эффектную паузу. – Церковный суд признал господина Хугона виновным в импотенции.

– В чем?!

Плюмо повторился:

– Господин Хугон был признан виновным в… – Писатель вновь остановился, а потом громко и четко произнес: – В ИМПОТЕНЦИИ!!!

– Господин Хугон?!

Плюмо улыбнулся.

– Расскажи мне все! – умолял Клод.

– Суд аннулировал брак. А обо всех тонкостях слишком долго распространяться. Да и я не уверен, что ты хочешь услышать полный отчет.

– Перестань дразнить и рассказывай.

– Хорошо, если ты настаиваешь. – Взглянув на свои заметки, журналист продолжил: – Ни одна сторона не отрицала, что они жили раздельно, ни месье, ни мадам. Зная это, прокурор потребовал полного расследования по сему делу, которое он назвал «невыполнением супружеских обязательств и нарушением священного закона». Все женатые мужчины, сказал он, должны обеспечивать государство гражданами, а церковь – прихожанами. Брак без выполнения супружеского долга – не брак вовсе. По крайней мере для государства. И для церкви. Со смаком и с чувством достоинства прокурор призвал суд «определить, кто из супругов, мадам или месье, отказывается принести Франции столь нужное потомство». Мне продолжать?

– Конечно!

– Эксперты – хирурги, доктора, юристы и церковники – восемь месяцев слушали дело. Мне потребовалось почти столько же времени, чтобы… э-э-э… проникнуть в тайную комнату. Оказывается, они не только слушали дело. Они его смотрели!

– То есть?

– Осмотр занял большую часть расследования на ранних стадиях. Проверки начинались с того, что пара входила в комнату вместе с двумя хирургами и двумя врачами. Хирурги щупали, стучали, терли и измеряли репродуктивный орган месье. Он оказался очень маленьким и, по словам доктора, «сопровождался яичками размером не больше грецкого ореха». Вдобавок «грецкие орехи» месье прятались, их практически не было видно. Однако адвокат месье хорошо подготовился и сказал, что у некоторых созданий – он привел в качестве примера озерную треску – яички вообще не видны. «Разве это, – вопрошал адвокат судью, – мешает оплодотворять икру?» Аналогия поразила судей. На этой стадии разбирательства месье Хугон заручился их поддержкой.

Далее эксперты захотели определить способность месье Хугона к сексуальному контакту. Было довольно трудно выяснить, как его проверяли, поскольку они предпочитали выражаться на латыни. – Плюмо заглянул в заметки еще раз. – После шести часов страданий и применения различных аппаратов месье Хугон позвал экспертов в комнату. Они определили, что он действительно вызвал у себя эрекцию. Правда, весьма сомнительную. Яички размером с грецкий орех и эрекция, «придавшая органу консистенцию мягкого овоща» (опять слова доктора), не убедили экспертов. Они отложили заседание и обратили свое внимание на мадам Хугон. Твою Александру привели в комнату для осмотра, но провести его оказалось нелегко, ведь она отказывалась раздеваться.