Камень ангела - Ливи Майкл

Саймон дважды прошелся мимо церковных ворот, все еще надеясь, что мать чудом окажется там. «Саймон!» — скажет она с упреком, а он бросится ей на шею и зароется лицом в ее волосы.

Он еще раз пересек рыночную площадь, но теперь там было пусто; мокрый снег, смешавшись с остатками овощей и мяса, превратился в скользкую слякоть. Он медленно побрел к воротам, потом спустился к крутым берегам реки, наблюдая, как над ней летают птицы, словно выпущенные из арбалета стрелы.

Саймон следил за ними как завороженный. Там, за рекой, небо было как масло, которое сбивала мама для трактира. Дыхание его превращалось в пар, как в прачечной. Ему была невыносима мысль о том, что нужно возвращаться в школу, но в конце концов, помня об обещании, которое он дал Сьюзен, Саймон повернулся и побрел обратно.

Он шел очень медленно, боясь прислушаться к биению своего сердца. Завтра он увидит маму, говорил он себе. Так сказала Сьюзен. Но когда он прошел мимо церковных ворот еще раз, то почувствовал внезапную острую боль и замер как вкопанный. Люди толкали его, оттесняя в сторону. Его сердце сильно билось, и он старался услышать биение сердца матери, но напрасно. Он вытянул руку в сторону этой тишины и, словно следуя за ниточкой, медленно, нерешительно поплелся к Лонг Миллгейт.

Доктор Ди сидел в церкви. Он пришел сюда, чтобы подумать. Кит спала в его комнате. Утром начнется воскресная служба, а сейчас он был в церкви один.

Он любил приходить в церковь между службами. Было темно и холодно, и хотя сейчас здесь никого не было, он чувствовал запах крестьян, приходивших сюда, — запах конской мочи, дождя и подгнившей соломы. Дождь упорно стучал по крыше, отдаваясь в церкви эхом, походившим на хлопанье крыльев. Вода просачивалась внутрь, и отсутствие заботы о ремонте церкви постоянно вменялось настоятелю в вину.

Доктор Ди дрожал от сквозняка — ветер прорывался в окна. Грудь у него болела, и он так много кашлял, пытаясь уснуть в своем кресле, — хотя и заварил себе, листья шалфея, купленные у аптекаря, что в конце концов встал, не потревожив Кит, и вышел, заперев за собой дверь.

Кости тоже болели. Четыре года тому назад, зимой, когда была особенно ужасная погода, он так простудился, что думал — это его убьет. Он не знал, сможет ли оправиться снова после такой простуды. За эти годы он стал еще слабее. Он уже пережил большинство людей своего поколения, не зная, чему это приписать: работе всей жизни или знанию целебных свойств трав. Может быть, он и впрямь достиг бессмертия?

Кит, напомнил он себе. Он должен думать о Ките. Здесь, в тишине церкви, до него дошла вся сложность положения Кита. Как они смогут все скрывать? Им нужно уехать, причем очень быстро. Завтра Кита будут ждать в церкви. Но даже если ребенок согласится с ним уехать, может ли он передать свои познания в магии девочке?

Он сидел, погруженный в свои мысли, и вдруг до него донеслись какое-то шуршание и шарканье. Сначала он не обратил на это внимания, решив, что в церковь просто забрел с полей какой-то зверек. Однако когда звук повторился, настоятель подумал, что, возможно, зверек ранен, и, с трудом поднявшись, отправился со свечой посмотреть, что там такое.

Эхо было обманчивым. Шум доносился не от алтаря. Доктор Ди последовал дальше, в придел Богородицы. Свеча отбрасывала длинные тени на алтарь и освещала изображение Богородицы с младенцем на витраже — именно против этого витража особенно ополчился Роберт Даун. Настоятель переложил свечу в другую руку.

— Кто тут? — спросил он и услышал хныканье, не похожее на звериное.

— Говорите! — сказал он, подавляя страх.

Он увидел, как занавес вокруг алтаря шевельнулся.

Доктор Ди не был трусом, но сердце у него ушло в пятки. Он сделал два-три шага вперед.

— Покажитесь, — произнес он охрипшим голосом.

Ничего не происходило. Подойдя к занавесу у алтаря, настоятель отдернул его. Кто-то снова захныкал, и, когда настоятель наклонился, он увидел новичка, Саймона.

— Мальчик? — сказал настоятель, чуть не выронив свечу. — Что ты здесь делаешь?

Саймон ничего не ответил. Он был грязный и кутался в испачканное одеяло. К волосам прилипли трава и листья, а одеяло, как понял, приглядевшись, настоятель, было испачкано не грязью, а кровью. Он в ужасе разглядывал мальчика.

— Ты ранен, — с трудом выговорил настоятель.

Мальчик не открывал рта. Во взгляде его, как у кролика, которого сейчас убьет ястреб, уже не было страха, только полная безнадежность.

— Ты… ты не можешь здесь оставаться, — сказал настоятель и протянул руку.

Сначала Саймон не шевелился, потом ухватился своей грязной ручонкой. Доктор Ди напрягся и вытащил мальчика. Тот не хотел вставать — схватившись за плащ настоятеля, он уткнулся лицом ему в колени.

Настоятель смотрел на него, не зная, что делать. Еще одна проблема, которую он должен решить. Сколько же времени мальчик здесь находится?

— Встань, — велел он, но мальчик не шелохнулся. Вздохнув, настоятель присел на корточки, слыша, как хрустнуло у него в коленях. «Я слишком стар для всего этого», — подумал он, стараясь не дышать, потому что от мальчика разило, как из сточной канавы. Поставив свечу на пол, он приподнял лицо ребенка. Теперь черные глаза смотрели умоляюще.

— Что такое? — спросил настоятель. — Что случилось?

Вместо ответа мальчик отпустил плащ и показал ему окровавленное одеяло. Настоятель отпрянул из-за его запаха. Мальчик пролепетал что-то, настоятель не расслышал.

— Что? — повторил он, и мальчик громко зарыдал. — Где ты взял это одеяло?

— М-м-м-ма… — рыдал мальчик. — М-м-ма — М-м-ма…

Он скулил, как скулит от боли зверь, и эхо усиливало этот звук.

Доктор Ди легонько встряхнул его.

— Отвечай мне! — велел он.

— М-м-ма — Ма — ма… — простонал Саймон, и настоятель вдруг вспомнил мать мальчика, которая приходила с ним в церковь, когда он пел в первый раз.

— Мама? — переспросил он, снова встряхивая мальчика, и тот внезапно перестал стонать, всхлипнув в последний раз.

Черты его лица были искажены болью.

— Где она? Ее ранили?

Саймон снова ухватился за плащ и спрятал лицо в его складках. Сухие душераздирающие рыдания вырвались из его груди, мышцы свело судорогой.

Настоятель облизнул языком пересохшие губы. Может быть, мальчик пытается ему сказать, что его мать мертва?

— Что с твоей матерью? — слабым голосом спросил он.

Мальчика начала бить сильная дрожь. Настоятель взял его лицо в руки.

— Саймон? — спросил он, припоминая. — Ты Саймон, не так ли?

По глазам мальчика он увидел, что правильно назвал его имя.

— Саймон, что такое? Что-то случилось с твоей матерью? — продолжал он расспросы, крепко держа мальчика, когда тот неожиданно сделал движение, словно хотел вырваться. — Скажи мне. Она… мертва?